– Поехали! – оборвал мои размышления сын Надежды Валентиновны.

Мне бы сказать ему адрес, да пусть катит в больницу сам, но я почему то безропотно затолкалась в его очень большую машину. Видимо, иномарку. Я в автомобилях не очень то разбираюсь, но, судя по высоким колесам, это был какой то внедорожник. Еще бы! В другие машины Снежному человеку не поместиться. Даже в просторном салоне этого автомобиля высоко задранные колени, как мне показалось, мешали ему рулить. Я намеренно не села на переднее сиденье. Расположилась на заднем и рассматривала (стараясь делать это как можно незаметнее) удивительного человека, с которым свела меня судьба. Нет, он уже не казался мне некрасивым. Первое впечатление часто обманчиво. Но и красавцем он тоже не был. Более оригинальной внешности я в своей жизни еще не видела. Его лицо... оно постоянно менялось, как бы балансируя на грани между уродством и красотой. Это была дьявольская смесь Квазимодо с микеланджеловским Давидом. Губы его оказались пухлыми и чувственными, нос – прямым и породистым, но подбородок был слишком тяжел, лоб – чересчур нависал над глазами. И эта копна давно не стриженных волос, и излишняя сутулость...

– Кончай на меня пялиться! – неожиданно потребовал он и ожег меня быстрым взглядом своих темно карих, чуть удлиненных к вискам глаз.

Я, застигнутая на месте преступления, вздрогнула и спросила первое, что пришло в голову:

– А вы всем «тыкаете»?

– Нет, тем, кто на меня пялится.

– А другого слова, кроме «пялиться», вы не знаете? Я, например, просто вас рассматривала.

– Ну и чего высмотрела?

Что мне было ему ответить? Во мне вдруг проснулась волчица. Нет... Волчица – вот так! Какого черта я должна сидеть в его машине подбитой птицей? Он должен быть мне благодарен. А я ему ничего не должна. А раз задает вопросы, пусть получит правду в ответ:

– У вас необычная внешность, вот я и смотрю.

– Ну и?

– Что бы вам хотелось от меня услышать?

– Правду, разумеется.

– А до сих пор вы ее ни разу не слышали?

Он с силой нажал на тормоз. Нас чуть не вынесло на тротуар, а я пребольно ударилась лбом о переднее сиденье.

– Какого черта? – пискнула я, кривясь и потирая лоб. – Гибэдэдэшников на вас нет!

– То, что я уже слышал, тебя не касается. У тебя ведь на все свое собственное мнение, не так ли?

Я видела, что Феликс разозлился. Ноздри его нервно подергивались. Мне казалось: еще немного – и он двумя пальцами переломит мне шею. Видимо, нескромные взгляды и разговоры о внешности достали этого человека уже не на шутку.

– Слушайте, а не оставить ли нам эту тему на потом? – предложила я. – Все таки у вас мать в реанимации...

– Мы сейчас туда непременно двинем, но ты... – Он смерил меня диким взглядом. – Прямо сейчас скажешь, что я – урод, чтобы больше уже к этому не возвращаться и не играть в идиотские гляделки.

Я вдруг рассмеялась и, почему то тоже перейдя на «ты», весело спросила:

– Хочешь правду, значит?

– Твою правду...

– Да пожалуйста! Я и сама не пойму: уродлив ты или красив. Сумасшедшая помесь! Потому и глаз не оторвать!

Феликс куснул свою нижнюю губу, потом резким движением перебросил через сиденья ручищи, сграбастал меня за плечи и вытащил, как репку из грядки. Я странным образом зависла посреди салона, а мои глаза оказались прямо напротив его, яростно карих. Он мог бы меня заглотить целиком, но поцеловал в губы. Честное слово, после этого мне страшно захотелось быть им проглоченной... нет... им испробованной... изведанной... исцелованной вусмерть... И мы уже оба знали, что так оно и будет.

Нет смысла описывать, как мы занимались делами его матери.