В готической часовне, где все еще сохранилась скамеечка для молитвы, обитая красным бархатом, Альдо положил цветы на ступени алтаря, не забыв вынуть из букета одну розу и оставить ее на скамеечке. Он преклонил колени для короткой молитвы, а затем продолжил осмотр замка.

Остальные комнаты не открыли ему ничего нового. Да, мебель стояла на своих местах, сохранились прекрасные гобелены, но из милых безделушек — зачастую очень ценных — не осталось ни одной. На столах, консолях и каминных полках царила пустота.

Когда привратник и посетитель вышли из замка, дождь лил с упорством, предвещавшим длительное ненастье. Мужчины снова оказались под одним зонтом, и Альдо попытался выяснить, не знает ли его провожатый что-нибудь о последних фрейлинах и служанках императрицы.

— Я с ними дела не имел, — ответил привратник, — Вот моя жена должна знать. Ей приходилось иногда работать в замке… Если вас не затруднит войти в дом, то она должна быть там.

И жена привратника действительно оказалась дома. Небольшого роста брюнетка, застенчивая и нежная на вид, она гладила белье в большой комнате, в которой царила поистине фламандская чистота. Комната служила одновременно кухней и гостиной. На углу плиты из черного чугуна подогревались утюги, и стоял традиционный кофейник. Его держали горячим весь день. Увидев, как входит элегантный господин, которого ее муж назвал князем, женщина отчаянно покраснела и настолько растерялась, что, постаравшись изобразить подобие реверанса, уронила горячий утюг на рубашку, которую гладила. Увидев это, Альдо схватил прихватку быстро поднял утюг и поставил его на специальную подставку со словами:

— Простите, что мне пришлось побеспокоить вас, мадам, но господин Лабан, ваш супруг, посоветовал мне расспросить вас кое о чем…

И в этот момент он увидел на полке камина предмет, совершенно не соответствующий подобному месту. Это был веер из расписного шелка с перламутровой ручкой и таким же каркасом. Он был развернут на продолговатом футляре из голубой кожи, украшенном золотой императорской короной, в котором веер, вероятно, и лежал. Из-за нахлынувших эмоций у Альдо перехватило горло. Неужели это…

— О, какая красота! — воскликнул он. — Полагаю, вещь очень ценная!

— Можете не сомневаться, Ваше Сиятельство! -согласился Лабан. — Это сокровище госпожи Лабан. Ее Императорское Величество лично подарили моей жене этот веер в тот день, когда она спасла упавшую в пруд собачку императрицы… Она так его любит, что не может хранить в коробке, хотя это было бы куда разумнее: эти штучки такие хрупкие!

— Я понимаю вашу супругу. Этот веер так радует глаз! Вы позволите мне его рассмотреть поближе? Видите ли, я антиквар…

Жена привратника наконец заговорила:

— Ддааа… Но только будьте поосторожнее!

Альдо взял веер так, словно это было святое причастие. Он с благоговением смотрел на него несколько секунд, затем положил вещицу на гладильную доску, достал футляр и открыл его… Сердце Морозини выстукивало бешеную дробь. Если камни все еще в футляре, как ему их оттуда достать?

Альдо не пришлось долго мучиться этим вопросом. В футляре двойного дна не было… Так же медленно и осторожно князь вернул ансамбль в первоначальное состояние и с улыбкой обернулся к госпоже Лабан:

— Помимо того, что веер дорог вам как память, мадам, знайте, что он стоит огромных денег. Он расписан в XVIII веке!

Чтобы отблагодарить гостя за «экспертизу», госпожа Лабан кинулась доставать чашки, схватилась за кофейник. Зная, что в нем кофе тихо кипел на протяжении долгих часов, Альдо вручил свою душу богу и поднес к губам коричневое пойло, которое он сдобрил сахаром-сырцом. Благодаря этому ему удалось выпить кофе одним глотком. И он объявил его восхитительным.