Грейс предположила, что Уолтер — гей. Он напоминал ей сына, Кармайкла, который сейчас жил в Сиднее, куда удрал от Барли. Роскошные черные кудри, узкое лицо греческого бога, изящное телосложение, мягкий голос, непозволительно красив, одет во все черное: шелковый свитер с воротником поло, куртка из плотного хлопка, джинсы. Кармайкл как-то сказал Грейс, что у черного много всяких оттенков, что истинно черного не существует. И с тех пор она стала это замечать. В случае с Уолтером Уэллсом в отличие от Кармайкла, как она со временем обнаружила, этот эффект достигался не при помощи каких-либо усилий, а простым и действенным способом: вся одежда вперемешку засовывается в машинку и стирается при какой придется температуре. Но ведь Уолтер — художник, а Кармайкл — дизайнер одежды.

Доктор Джейми Дум, психотерапевт Грейс, сказал ей, что она должна «отпустить Кармайкла». Что у него своя жизнь и что он мудро поступил, уехав в Австралию, подальше от отца, который его подавляет. Его вовсе не убедили слова Грейс, что Кармайкл — нареченный при крещении Джоном Кармайклом Солтом (сын предпочитал второе имя) — сначала старательно выработал в себе заикание, а потом и гомосексуализм лишь для того, чтобы позлить Барли. Доктор заявил, что Грейс не желает видеть реальность из-за того, что разочарована: Кармайкл не примчался, чтобы вмешаться и встать на ее сторону, когда Дорис впервые появилась на их семейном горизонте. Она глупо надеялась, что он придет на суд, чтобы оказать ей моральную поддержку. «Даже не пришел, чтобы посмотреть, как меня отправляют в каталажку!» Нет никаких сомнений, заявил доктор Джейми Дум, что у Кармайкла хватает своих эмоциональных проблем в Сиднее. Возможно, когда речь идет о родителях, он желает им обоим провалиться. С этим трудно было спорить.

Иногда она начинала подозревать, что доктор Дум находится у Барли на содержании.

Что же до особняка Мэнор-Хаус, где они провели с Барли так много счастливых лет, то Джейми Дум никак не мог понять, почему мысль о том, что Дорис Дюбуа поменяла название на Уайлд-Оутс и разобрала дом на части, так огорчает Грейс.

— Вы же утверждали, что он вам не нравился, — говорил он. — Слишком большой, слишком мрачный и слишком претенциозный.

Дом с участком в сотню акров и павлинами, не дающими спать по ночам, был построен в тысяча восемьсот шестидесятом и переделан по проекту Барли, который, сделав капитал на железной дороге, вдруг возомнил себя архитектором. Получились сплошные темные панели и гудящие грубы. Они перебрались туда, когда Кармайклу было шесть, а Барли заработал свой первый миллион. Грейс хотела остаться там, где была, где Кармайкл ходил в местную школу, а она дружила с другими родителями, где имелся маленький садик, в котором можно было следить за сменой времен года. Знакомый и безопасный дом, низкого качества, согласно оценке ее родителей, но вполне устраивающий Грейс. И как же Барли надеялся утереть им нос! Но если он думал, что ему это удастся, перевезя семью в Мэнор-Хаус, то он ошибался.

— Несколько претенциозно, дорогая, — сказали они. — Но если тебе нравится…

Ну а потом появились два «роллс-ройса». Грейс умоляла Барли этого не делать, но его ничто не могло остановить. В тот год, когда родился Кармайкл, обе ее сестры вышли замуж. Эмили — за управляющего имением в Йоркшире, Сара — за биржевого маклера в Сассексе. У обеих были грандиозные свадьбы. Барли настоял на том, чтобы они с Грейс приехали на взятом напрокат «роллс-ройсе». Это стоило таких денег, которых они в те времена не могли себе позволить.