Они жалеют меня, но эти милые люди, какими я их считаю, если и приглашают прийти, то только на ленч, а не на ужин, и мы, как правило, едим на кухне. Все лучше, чем ничего.

Я разучилась вести светскую беседу. Когда-то я очень хорошо с этим справлялась, но после многих лет совместной жизни с Барли, который всегда так громко возмущался, если я произносила что-то, кроме «да, милый», «нет, милый», я привыкла помалкивать, и, в конце концов, он стал считать меня полной дурой. И уж, конечно, никаких остроумных бесед в тюрьме и даже по выходе оттуда, поскольку я все еще пребывала в некотором отупении, и мне приходилось подбирать слова, чтобы как-то выразить мысли.

Дорис Дюбуа кто угодно, только не тупица. Я не смотрю ее программу — это слишком тяжело для меня. Но иногда, переключая каналы, я натыкаюсь на нее — ведущую весьма успешного шоу «Мир искусства». Передача идет два раза в неделю: в девять часов — самое пиковое время — по средам и повторяется поздно ночью по понедельникам. Идеальная фигура, пышные, коротко стриженые волосы, очаровательная улыбка, легкость в разговоре, очевидный ум, широчайшая эрудиция, сдержанная ирония. Самое худшее, что можно о ней сказать, — Дорис похожа на несущегося, на полной скорости капитана хоккейной команды. Да и с чего бы если у вас нет на то особой причины, говорить о ней плохо? Даже мне трудно это делать.

Отныне Дорис Дюбуа будет носить фамилию Барли — хотя, как я заметила, даже не упоминает ее, — как не говорит и о его любви, внимании и деньгах. Иногда за ними следит нанятый мною детектив, некто Гарри Баунтифул. Какая чудесная фамилия! Из-за фамилии я его и выбрала, листая «Желтые страницы». Дорис с Барли встретятся в «Аспрейз» на Бонд-стрит, затем пройдут до «Гуччи», где Барли, возможно, купит пару мокасин, чтобы удобнее было гулять по Сент-Джеймскому парку и кормить уток. Затем, может быть, они пойдут в Эпсли-Хаус, построенный специально для герцога Веллингтона, того самого, что когда-то разбил Наполеона. Там они полюбуются великолепным полотном кисти Гойи, где герцог изображен верхом на жеребце. Если присмотрятся повнимательнее, то заметят слабую тень проступающей под краской трехцветной шляпы. Изначально это был портрет «короля» Испании Жозефа Бонапарта, брата Наполеона. Но герцог со своим войском стоял у ворот Мадрида, узурпатор бежал, и Гойя предусмотрительно пририсовал к телу новую голову и продал картину герцогу. Художникам тоже надо зарабатывать на жизнь. Так зачем пропадать великолепно изображенному коню?

А может, Барли с Дорис рука об руку пойдут в «Булгари» на Слоан-стрит, чтобы полюбоваться каким-нибудь рубиновым браслетом для ее запястья, размышляя, покупать или нет, но, скорее всего, купят. Потому что она его заслуживает. Потому что она — это она.

Потом пройдутся до Музея Виктории и Альберта, чтобы полюбоваться, скажем, севрским обеденным сервизом (1848 год), принадлежавшим когда-то самой королеве Виктории. Дорис распишет Барли все изящество этого сервиза, и служащий даже позволит им подержать в руках некоторые предметы. Они важные посетители, а у Дорис есть друзья во всех крупнейших культурных заведениях.

Благодаря своей новой жене Барли теперь научился оценивать качество стоящих перед ним тарелок, может отличить ценный китайский фарфор от обычного и понимает, что они несравнимы.