Коричневые существа явно боялись крылатых хищников. Элегантность их манер совершенно растворилась в этом страхе, и когда Роканнон попытался поблагодарить их и попрощаться с ними, Черномордый сумел лишь жалобным тоном простонать:

— О лети, правитель! — стараясь держаться подальше от серой когтистой лапы Крылатого.

В часе лета or города-улья они обнаружили свое кострище, поклажу, плащи и шкуры, которые подстилали на землю во время ночевок. Все было нетронутым. На некотором расстоянии от лагеря валялись трупы трех летучих великанов, а рядом с ними — оба меча Могиена. Один из них был словно откушен у самой рукояти. Оказывается, Могиен ночью проснулся и увидел этих «ангелов», склонившихся над Яханом и Кьо. Один из них укусил его.

— И я сразу утратил способность говорить, — сказал Могиен. Но он все-таки вступил с ними в бой и убил троих, прежде чем парализующее вещество свалило его с ног. — Я слышал, как зовет на помощь Рахо. Три раза он звал меня, а я не мог ему помочь… — И он сел на землю среди поросших травой руин, переживших все имена и все легенды, положил на колени свой сломанный меч и не произнес более не слова.

Они сложили огромный костер из веток и хвороста и возложили на него тело Рахо, унесенное из этого страшного города-улья; рядом с покойным положили его лук и стрелы. Яхан добыл огонь, и Могиен поджег погребальный костер. Потом они сели на Крылатых — Кьо позади Могиена, а Яхан позади Роканнона — и стали кругами подниматься над столбом дыма, повалившего от жарко вспыхнувшего погребального костра, сложенного на залитой полуденным солнцем вершине холма в этой чужой стране.

И долго еще был им виден тонкий столб дыма над оставшейся позади равниной.

Киемхрир совершенно ясно дали понять, что путешественникам необходимо двигаться дальше и постараться позаботиться о ночлеге и часовых, иначе с наступлением темноты на них снова нападут ангелоподобные «насекомые». Так что ближе к вечеру они спустились на берег ручья, пробивавшегося между двумя тесно прижавшимися друг к другу, поросшими лесом холмами, и устроили себе лагерь в двух шагах от небольшого водопада. Здесь было сыровато, но воздух был чистый, душистый и наполненный птичьим щебетом и прочей «музыкой природы» — просто душа отдыхала. На ужин товарищам Роканнона удалось поймать настоящий «деликатес» — каких-то неторопливо двигавшихся в своих раковинах «моллюсков», вкус которых они очень хвалили; однако Роканнон их есть отказался. У «моллюсков» на суставах недоразвитых конечностей и на хвосте сохранились остатки шерсти — это явно были вовсе не моллюски, а самые обыкновенные яйцекладущие, которых на этой планете было особенно много: вполне возможно, даже киемхрир были такими.

— Сам ешь, Яхан, — отмахнулся Роканнон. — Не могу я есть то, что в любую минуту может со мной заговорить! — У него живот сводило от голода, но он отошел и сел рядом с Кьо.

Кьо улыбнулся и потер оцарапанное плечо:

— Если бы можно было слышать, что говорят и все остальные… — пробормотал он.

— Тогда я, наверное, умер бы с голоду, — сказал Роканнон.

— Ну, зеленые-то существа всегда молчат, — сказал фийян, поглаживая ствол деревца с жесткой корой, склонившегося над ручьем, Здесь, на юге, деревья, главным образом хвойные, как раз зацветали, и в лесу было полно пыльцы со сложными и различными запахами. Цветы здесь всегда отдавали пыльцу ветру — как цветущие травы, так и цветущие деревья: здесь не было ни насекомых, ни привычных глазу Роканнона цветов с лепестками.