Изменить размер шрифта - +
Он ваш молочный брат и спас вам жизнь. Но у вас должны быть обязанности и по отношению к самому себе. Я молю Одина, чтобы эта ваша глупость не стоила вам звания конунга и наследства. Норны – это девки, которые не терпят пренебрежения.
– Я это знаю, – ответил Стейнар, и в его голосе было что то странное. – Верьте мне, я не пренебрегаю судьбой, я только следую за ней своим путем.
– Тогда это путь сумасшедшего! – проворчал отец и ушел.
Я припоминаю, что несколько дней спустя я видел призрак Странника, стоявший на могильном холме. Это произошло так. Однажды после обеда я совершал поездку вместе с Идуной, которая пребывала в хорошем настроении. Я же думал, что нам было бы лучше пройтись пешком, так как тогда я мог бы держать ее за руку и, возможно, если бы она согласилась, поцеловал бы ее. Я продекламировал ей поэму, в которой сравнивал ее с богиней Идуной, женой бога скальда Браги, которая охраняла яблоки вечной юности, служившие пищей богам и залогом против смерти, богиней, чьей одеждой была весна, сотканная из цветов, которые она сорвала при бегстве из плена от зимнего великана. Думаю, что это были очень хорошие стихи в своем роде, но Идуна, как оказалось, не имела склонности к поэзии и мало что знала о прекрасных богинях и их яблоках, хотя и мило улыбалась, благодаря меня за поэму.
Затем она стала говорить о других вещах, в частности о том, что после нашей свадьбы ее отец собирается начать войну с конунгом одного из соседних кланов, чтобы захватить его земли. Она говорила, что именно поэтому он так беспокоился об оформлении тесного союза с моим отцом, Торвальдом, так как этот союз должен был дать ему уверенность в победе. До этого, рассказала мне она, Атальбранд собирался ради тех же целей выдать ее за сына другого конунга, но, к несчастью для него, тот был убит в сражении.
– Но к счастью для вас, Идуна, – сказал я.
– Возможно, – согласилась она со вздохом. – Кто знает! Как бы то ни было, ваш род в состоянии дать нам больше судов и людей, чем мог бы дать тот конунг, которого убили.
– А я все же больше люблю мир, а не войну, – перебил я ее. – Ненавижу убивать тех людей, которым не желал никакого зла. Что хорошего в войне, если каждый имеет достаточно всего? Мне не хотелось бы делать кого то вдовой, Идуна, как не хотел бы и я, чтобы другие сделали вдовой вас.
Идуна посмотрела на меня своими спокойными голубыми глазами.
– Вы говорите странные вещи, Олаф, – произнесла она. – И если бы мне не было известно о вас другое, я могла бы подумать, что вы трус. Но все же не может быть трусом тот, кто один прыгает на борт вражеской ладьи или убивает огромного белого медведя, чтобы спасти жизнь Стейнару. Я не понимаю ваших колебаний, Олаф, когда речь заходит о том, что надо убивать других людей. Как мужчина может стать великим, если не за счет крови других? Это делает его богатым. Как живет волк? Коршун? Как воины попадают в Вальгаллу , к Одину? При помощи смерти, всегда при ее помощи!
– Я не могу вам ответить, – не соглашался я. – И все же я уверен, что где то можно найти ответ, которого я сейчас не знаю, так как зло никогда не может быть справедливым.
Она удивленно открыла глаза, и я, поняв, что ей неясны мои слова, перевел разговор на другое, но с этого момента почувствовал, что между мной и Идуной повисло нечто наподобие пелены. Ее красота удерживала мою плоть, но что то во мне от нес отвернулось. Мы были слишком разными.
Когда мы добрались до дома, то встретили Стейнара, без дела болтавшегося возле него. Он побежал нам навстречу и помог Идуне спешиться, после чего проговорил:
– Олаф, я знаю, что вы не должны утомлять себя, но ваша дама говорила мне, что хотела бы наблюдать заход солнца на холме Одина. Могу ли я просить вашего разрешения взять ее туда?
– Я пока еще не нуждаюсь в разрешении, хотя через несколько дней положение может и измениться, – прервала его Идуна с веселым смехом прежде, чем я успел ответить.
Быстрый переход