|
– Все же мне кажется, что вы не обрели своего счастья. Разве не сказали вы мне только сейчас, что не нашли друга и родили глупца? – Счастья, Олаф? Да что там говорить, я же действительно несчастна настолько, что часто думаю, будто ад, о котором говорят священники в своих проповедях, находится здесь, на земле, и меня жжет самый сильный его огонь. Лишь любовь скрашивает все то, что случается в нашей жизни, которая неминуемо должна закончиться зловещей смертью. – Любовь тоже приводит к страданиям, Августа. Это я знаю, так как любил однажды. – Да, но то была не настоящая любовь, ибо величайшее проклятие – любить и не быть любимой. Ради настоящей и совершенной любви, если такой только можно добиться, – что ж, я бы отдала в жертву даже свое честолюбие. – Значит, вы сохраните свое честолюбие, Августа, поскольку в этом мире ничего совершенного вы не найдете. – Олаф, я не совсем уверена в этом. У меня стали появляться другие мысли. Я вам уже говорила, что у меня нет друзей при этом сверкающем дворе. Но вы то мне друг? – Я ваш честный слуга, Августа, и, мне кажется, ваш хороший друг. – Это так, и все же ни один мужчина не может быть искренним другом женщине, если он не является чем то большим, нежели просто друг. Так уж устроена его натура. – Что то я не понял вас, – сказал я. – Вы просто делаете вид, что не поняли, возможно, из за благоразумия. Но почему вы уставились в пол? На нем изображена одна древняя история. Богиня моего народа Афродита полюбила некоего Адониса, – так говорит миф, – но он не любил ее и думал только об охоте. Посмотрите, вот здесь она умоляет его о любви, он отвергает ее, и она в ярости пытается его заколоть. – Нет, – возразил я. – О конце этой истории я не знаю ничего, но если бы она намеревалась заколоть его, то держала бы кинжал в правой руке. Он же у нее – в левой. – Это верно, Олаф. В конце концов он погиб от Судьбы, а не от рук богини, над которой насмехался. И все же, Олаф, неблагоразумное это дело – насмехаться над богинями. О! О чем это я говорю? Так вы будете относиться ко мне дружески? Будете? – Да, Августа, до последней капли крови, – так как это мой долг. Разве не за это вы платите мне? – Тогда я скреплю нашу дружбу вот таким образом… Это искренняя плата, – медленно проговорила Ирина и, подойдя ко мне вплотную, поцеловала меня в губы. В этот самый момент двери помещения распахнулись. В них, сопровождаемый герольдами, сразу же отступившими назад, вошел великий министр Стаурациус, толстый мужчина с жирным лицом и хитрыми глазками. Высоким голосом он объявил: – Персидские послы ожидают вас, Августа, ибо именно это время вы сами им назначили. Глава II. Слепой цезарь Она повернулась к вошедшему евнуху подобно львице, которую охотник отвлек от добычи. Заметив в ее глазах ярость, тот отступил и распростерся перед ней ниц, после чего она обратилась ко мне, как будто нас просто перебили: – Таковы мои распоряжения, капитан Олаф. Смотрите, не забудьте ни одного из них. Даже если этот самоуверенный евнух, что осмеливается появляться передо мной без зова, прикажет вам поступить по иному, они остаются в силе. Сегодня я на некоторое время покидаю город и отправлюсь на воды. Вы не должны сопровождать меня из за обязанностей, которые я возложила на вас здесь. Когда я возвращусь, то вызову вас. – И, зная, что Стаурациусу не видно ее с того места, где он пал ниц, она посмотрела на меня своими сверкающими глазами. В них заключалось то послание, в содержании которого у меня не могло быть никаких сомнений. – Повинуюсь приказу, Августа, – произнес я, салютуя ей. – Пусть Августа возвращается здоровой, во всем великолепии и более красивой, чем… – Идуна Прекрасная! – перебила меня она. |
