Со следующего дня Миома приступил к работе. Он нанял всех аборигенов, чтобы они вырыли шахту для будущей модели глубиною в двенадцать метров, и сам руководил работой, давая себе лишь час передышки в день. В перерыв он уходил в свой сад, сидел в шезлонге и смотрел на мраморную глыбу.

Как то, когда Миома находился на строительной площадке, я зашел в сад и заметил, что поверхность ранее не отесанного камня выровнялась и приняла очертание будущей головы, как будто скульптор сделал заготовку.

Прошло два месяца с того момента, когда я приехал на остров. Меня никто не тревожил, я был предоставлен сам себе и в основном занимался рыбалкой. Вскоре вся территория вокруг моего дома была завешана вялящейся рыбой и стала похожа на территорию небольшого рыбного завода. Я не знал, что делать с таким количеством продукции, и по мере готовности рыбы просто сжигал ее частями. Вскоре я и вовсе перестал заниматься ловлей, а попросту плавал в акваланге и снимал камерой подводные пейзажи. Одиночество не беспокоило меня, я любил это состояние легкой грусти и целые часы проводил в размышлениях над бренностью существования.

Я предчувствовал, что скоро моя спокойная жизнь кончится, что на острове произойдут события, которые и меня не обойдут стороной. Просто так через океан на рыбалку не приглашают.

Иногда, сидя вечерами на прибрежном валуне, я видел одиноко бредущего по выложенным вокруг острова шпалам Миому. Он был погружен в свои думы и, проходя мимо, никогда меня не замечал. Руки его были всегда за спиной, искалеченная голова наклонена вперед, и похож он был на старого зверя, из последних сил стремящегося отомстить своему обидчику.

В такие минуты я замирал на своем валуне и внимательно следил за Миомой, пока он не скрывался из виду.

* * *

Оставленный опекать Гуасье, Харрис с удовольствием приступил к своим обязанностям. Эта новая работка представлялась ему не особо сложной, а потому он рассчитывал выкраивать нужное времечко для своих темных делишек.

Через месяц после отъезда Миомы Харрис отправился в один из самых дорогих и престижных колледжей, чтобы устроить свою воспитанницу.

Он встретился с директором колледжа, произведя на него неприятное впечатление, и сунул ему бумажку со своим прошением. Директор прочел его, обнаружив в десяти строках двадцать семь грамматических ошибок, и, как хороший актер, посетовал на то, что в колледже, к сожалению, мест нет. Директор начал было советовать поискать места в других учебных заведениях, но, заметив, что скособоченное лицо Харриса налилось черной кровью, решил поговорить с ним более осторожно и стал расспрашивать о ребенке, которого хотел устроить на учебу человек с уголовной мордой.

Харрис мычал что то в ответ, затем жестом попросил чистый лист бумаги, потея, вывел на нем несколько каракулей и подвинул директору.

Хозяин колледжа никак не мог вникнуть в смысл написанного, автоматически подсчитывая ошибки, а когда наконец вник, то узнал, что имеет дело с представителем одного из самых богатых людей Америки. Его лицо расплылось в улыбке, он развел руками и, «само простодушие», спросил:

– Что же вы сразу не сказали?..

Физиономия Харриса вновь налилась бычьей кровью, он стал жестикулировать, пытаясь вдолбить в голову идиота директора, что он немой, но тот вдруг встал со своего кресла, подошел к уголовнику и приобнял его за плечи.

– Все будет в порядке! – затараторил директор; нажал на клавишу селектора, велел нести кофе, раскрыл перед Харрисом коробку с сигарами и сам, присев на край стола, по свойски, как с приятелем, закурил, расхваливая свой колледж, словно тот был райской обителью.

Харрис было подумал, что все же хорошо работать на миллионера, к тебе самому относятся, как к богачу. Но также он подумал, что большей частью приходится иметь дело с идиотами и недоносками, которым, к сожалению, никак нельзя свернуть шею.