Глаза Тарика открылись, и он рывком, от которого тут же заболела голова, вскочил на ноги.
— Аллах акбар! Велик Всемогущий! — произнёс чей-то гнусавый голос. — Наш гость вернулся из царства сна. Я же сказал, что ничего с ним не случится.
— Ему повезло, — сказал второй голос. Судя по чавканью, его обладатель что-то ел.
— Аллах милостив к жителям земли своей, — проговорил третий, очень высокий голос. — Он вылепил вас из глины и определил ваши сроки. Слово пророка!
— Пусть будет так, Захир! Мы знаем, что нет мечети, в которой ты ещё не успел расстелить свой коврик, — сказал чавкающий голос. — Но не всяк кузнец, кто всегда стучит.
Сбитый с толку Тарик оглянулся и тут же испытал несказанное облегчение: он не был связан и находился не в подвале эмира, а на каких-то развалинах. Вокруг ещё стояло с полдюжины колонн, на которых покоились остатки купола, а обломки здания поросли сорняками. За пределами руин виднелось звёздное небо. Невдалеке раскинулась серебряная лента Нила.
В углу разрушенного здания на грязной, дырявой циновке сидели три странные фигуры в рваной одежде. У бедра каждого из этой троицы торчал нож. Перед ними горел костёр, окружённый булыжниками. Эти булыжники покрывал плоский камень. За ними, в углу, в котором сходились остатки стен, лежали грязные узлы и покрывала. Один из мужчин заглатывал мякоть пузатой дыни, двое других поедали лепёшку. Рядом с незнакомцами стояла бадья с торчавшей из неё ручкой ковша. Маленькая глиняная лампа покоилась на основании рухнувшей колонны и освещала угол.
— Кто вы такие? — спросил Тарик.
— Хороший вопрос. Но мы хотели бы, чтобы и ты на него ответил, незнакомец, — сказал человек с гнусавым голосом, кладя на ладонь кусок лепёшки.
Это был весьма сильный, хотя и приземистый араб, телосложение которого странно противоречило его необычно маленькому личику с острыми чертами. Его глаза располагались совсем близко один к другому. Короткий и острый нос незнакомца резко выдавался вперёд, а подбородок незаметно переходил в длинную шею. Массивный тюрбан, сделанный из бесчисленных обрывков пёстрой ткани, казался башней, которой рано или поздно суждено было раздавить его маленькую голову. Верхнее одеяние незнакомца состояло из поношенного кафтана в черно-белую полоску. У него за поясом был длинный кинжал, и спрятан он был в ножны с сильно изогнутым острым концом, чёрную кожу которых покрывал тонкий орнамент кованого серебра. Рукоятка кинжала из черного эбенового дерева имела набалдашник в виде искусно вырезанной головы льва.
— Но, поскольку законы гостеприимства для нас святы, представиться первыми можем и мы, — продолжил человек. — Меня зовут Маслама Башар. Но знающие люди предпочитают назвать меня Маслама эль-Фар. И не спрашивай почему!
Его лицо расплылось в широкой улыбке — уж он-то знал, как приклеилось к нему это нелестное прозвище.
«Маслама — значит „крыса“» — подумал Тарик. Удивительно подходящее имя для человека с таким лицом! И, вероятно, свою кличку он получил не только благодаря внешности…
Маслама эль-Фар указал на человека, который догрызал корку дыни — небольшого, узкогрудого мужчину с чрезвычайно крупными руками. Под одеждой на его спине выступал горб.
— А это мой старый друг Али Омар, который отзывается также на имя Али аль-Табба. Никто не играет на барабане так хорошо, как он.
Али обнажил последние зубы и щёлкнул пальцами по коже лежавшего рядом с ним маленького глиняного барабана, сужавшегося, подобно амфоре.
— Правда, за моё искусство мы почти ничего не получаем, — сказал он.
— Не пожелай того, что Господь даровал другому. Слово пророка, — встрял в разговор третий человек — тощий, с костистым чахоточным лицом. |