– В каком смысле? – удивился генерал.

– В том самом, – ответил комендант, – как: в округе Испания, на Земле. То ли бык матадора угробит, то ли – наоборот. Бодаются, пока не устанут.

– Нет, я имел в виду, в каком смысле «договорятся»? – еще более удивленно спросил Сыромятин.

– Поясняю, – охотно ответил комендант и, вынув из кармана синюю пластиковую пачку, спросил: – Разрешите закурить?

– Пожалуйста, – согласился генерал и принял предложенную сигарету, хотя сам курил очень редко.

Комендант выпустил к потолку облако ароматного дыма и продолжил:

– Звери, то есть, извините, биомехи, идеальные и покладистые боевые машины. Они выполняют такие сложные боевые задачи, что ни одному человеку или там электронному кораблю и не снились. Точнейший расчет, огневая мощь, натиск… А как летают! Это же балет! Лебединое озеро в космосе! Но все это продолжается на испытательном полигоне и по пути с рембазы, где их навешивают на простые корабли, до места службы. Обычно все спокойно и в первую неделю. Биомех обживается в коллективе, знакомится с экипажем, техниками, биоинженерами… И, обратите внимание, с другими биомехами! Вот здесь‑то и начинается кавардак. Он как будто подхватывает какую‑то заразу! Капитан поднимается на борт и приказывает взлетать, а зверь, извините, биомех ему в ответ: «А зачем?» Представляете?! Пока капитан сообразит, что ему ответить на такую наглость, тот взлетает и начинает носиться как угорелый, пока не кончается топливо. Потом, на последних литрах, он зависает над посадочной площадкой и терзает экипаж заумными беседами. Или загадками из области прикладной философии. Не отгадаешь – не сядешь. В конце концов они, конечно, садятся. Без топлива далеко не улетишь, а заправщики, слава богу, у нас обычные, электронные, с ними у биомехов взаимопонимания почему‑то нет, но экипажи после таких полетов дальше бара уйти просто не в состоянии. Биоинженеры в выговорах уже по самые кокарды, в звании я их понизил – почти все рядовые, а толку – ноль. Пока эта сволочь стоит на земле – ягненок, стоит ее заправить и поднять на орбиту – неуправляемый реактивный снаряд, да и только! Восемнадцать отказов! Причем не в технической части, а именно отказов подчиняться капитану, в самом прямом смысле. Три человека с ними более менее справляются: Гордеев, Пак и Абдуллаев. Все ветераны.

– Гордеева я помню, – сказал Сыромятин. – Он в моей эскадре звеном штурмовиков командовал, когда мы на «Баргон‑17» ходили. Позови‑ка его, хочу услышать, как ему удалось найти общий язык с такими странными биомехами.

Комендант поднес к губам коммуникатор и приказал:

– Майор Гордеев, ко мне.

– Все отказы произошли на разных кораблях? – пока шел Гордеев, спросил генерал.

– На девяти, – ответил комендант. – На «Быстром» было целых три, на «Ночном дозоре» и «Легионере» – по два, остальные отличились по разу…

– Это тринадцать отказов, – подсчитал Сыромятин. – А где еще пять?

– А про пять оставшихся вам поведает Гордеев. Так сказать, от первого лица, – уже совсем не по уставу продолжил комендант, но генерал не обратил на его вольный тон никакого внимания. Он вынул из зажатой в кулаке коменданта пачки еще одну сигарету и, неумело прикурив, встал.

Комендант тоже попытался подняться, но Сыромятин остановил его коротким жестом.