Отряд его отступал, съеживался. Лорд Ренд ничего не сделал, чтобы помочь, и Хеврал понял теперь роль, предназначенную его флангу: создать жертвенный вал, защитить центр. Они будут биться без надежды на победу и даже спасение, его одинокому отряду суждена единственная задача — умирать как можно дольше.

Он ничего не знал об общем ходе битвы. Флажки, которые удавалось разглядеть на далеком гребне, были сплошь черными.

Он взмахнул мечом, рубанув легионера. Множество лиц любовника искажалось в гримасах, полнилось злобой, яростью, ужасом. Другие являли ему серые, смущенные лики, падая и оседая в седлах. Удивление пред смертью не дано передать ни одному актеру, ибо его истина бросает нездешнюю тень на глаза, тень ползет по коже и залепляет глотку. Они молчалива, она до ужаса непобедима.

«Любимый, почему ты делаешь это со мной? Зачем ты здесь? Чем я тебя так обидел, чем заслужил?»

Он потерял из вида Куллиса, но отчаянно мечтал увидеть его лицо, другое, нежели все эти, его окружившие. Вообразил, как крепко его обнимает, пряча лицо в укрытии плеч и шеи и рыдает, как дано лишь старикам.

Не наделена ли любовь силой потрясать? Как и смерть? Не проникает ли она прежде всего в глаза? Ее содрогания ослабляют самых храбрых — ее дрожащее эхо никогда не покидает душу смертного. Он обманул себя. Тут нет музыки, ни песни, ни хора тоски и сожалений. Это лишь хаос и лик любимого, что никогда, никогда не уйдет прочь.

Он убивал любимого без остановки. Снова и снова, и снова.

Когда между двумя центрами оставалась прогалина в несколько конских скачков, Серап увидела, что вражеские конники отклоняют копья под определенным углом; только сейчас она заметила, что половина хранителей передовой шеренги уперла копья слева от седла. Та половина шеренги, что была, на ее взгляд, справа.

Когда силы столкнулись, передовые шеренги чуть развернулись в стороны, одним лихорадочным движением, грохот и стук возвестил столкновение копий с пиками легионеров; хранители отводили пики в стороны, словно разметывая стебли тростника.

И сразу за ними вторая линия столь же одновременно ударила по беззащитному строю Легиона, сперва в середине, и волны пошли по всему строю.

Севегг крикнула от изумления. Точность маневра была потрясающей, эффект — ужасающим.

Центр Легиона подался назад, тела умирающих взлетали в воздух и валились на задние ряды. Пикинеры задевали друг друга, ломая древки или отбрасывая оружие. Тут же заблестели клинки, рубя головы, шеи и плечи.

Стоящие на склоне солдаты пытались отступить вверх, но чаще лишь падали, а враг проникал все глубже. Склон буквально кишел сражающимися.

— Говно из Бездны! — прошипел Хунн Раал, внезапно оживившись. — Призвать пешие фланги! — Он встал в стременах. — Скорее, чтоб вас! — Развернул коня. — Центральный резерв, вниз, скорым шагом! Создать второй строй и держать, ваши жизни на кону!

«И наши». Во рту у Севегг вдруг пересохло, казалось, внутренности съежились, каждый орган пытается отступить, убежать, но лишь попадает в клетку ребер. Она сжала рукоять меча. Кожаная оплетка слишком гладкая — еще не вытерта, не пропиталась потом и клинок, казалось, пытается вырваться.

— Не вынимай, проклятье! — рявкнул кузен. — Если вызовешь панику у моих солдат, я тебя заживо освежую!

Внизу хранители рубили, кололи, прорубались все ближе. Из шести шеренг пикинеров держались две, передовая быстро таяла.

И тут солдаты зашевелились вдоль гребня по сторонам Севегг и Хунна Раала, смыкаясь и равняя пики.

— Теперь мы их сметем вниз, — заявил Раал.