— У тебя есть такая штука, за которую готов зап-платить любой мужик. От баронета до нищего. Только бы засунуть туда свои ручонки.

Она принялась задирать свои нижние юбки, одну за другой, чтобы показать Мэри, что она имеет в виду. Мерси Тофт хохотала так, что не устояла на ногах. Одна только Мэри заметила, как отворилась дверь дома. Она успела перехватить юбки Куколки до того, как та показала свое сокровище целому кварталу, и выпихнула ее обратно на дорогу.

— Это правда, мать твою за ногу! — выкрикнула Куколка. — Ты можешь взять его оружие — во, вот так — и повернуть против него. Прямо ему в лицо!

Ее слова сопровождались еще более непристойным жестом. Мерси уже не хохотала, а стонала от смеха. Ни та ни другая не увидели, что из дома выскочили двое лакеев, посмотреть, что там за шум и почему бьется стекло. Мэри быстро схватила подруг под руки, и они убрались восвояси, не дожидаясь, когда лакеи проломят им голову. Всю дорогу до Святого Эгидия они хихикали.

Зима выдалась мокрой и холодной, но Мэри и Куколка заранее запаслись подбитыми мехом муфтами и накидками. Те согревали их, когда не помогали ни эль, ни вино, ни джин. Большинство девушек выбирали себе определенный участок и работали на нем, но Куколка говорила, что это слишком скучно.

— Весь Лондон — наш публичный дом, дорогуша, — смеялась она.

Мэри уже начинала понимать, что обращаться с мужчинами на самом деле довольно просто. Они не стоили того, чтобы их бояться. Куколка показала ей, где нужно искать клиентов и как понять, что мужчина уже созрел. Мэри совокуплялась с незнакомцами в тавернах, в снятых для этого комнатах, просто на улицах у стены; ее клиентами становились писари и адвокаты со Стрэнда, пьяные в стельку, и богатые евреи с Бишопсгейт, не знающие, куда им деться после заката солнца в субботу, и молодые щеголи, выходящие из клуба «Алмакс», где они только что оставили не меньше сотни.

Теперь Мэри была свободной женщиной, и у нее было больше денег, чем она видела до этого в жизни. Она одевалась в самые яркие цвета, которые только можно было найти на Монмут-стрит — розовые, фиолетовые, оранжевые, — и ее совсем не волновало, что они не всегда сочетаются друг с другом. Лишь бы клиенты обращали внимание. Она знала, что востребована, и ее нарумяненное лицо напоминало веселую карнавальную маску.

Однажды серым зимним утром Мэри впервые за много месяцев вдруг подумала о Боге.

— Мы попадем в ад? — спросила она у Куколки. Ей почему-то сделалось очень не по себе.

Куколка усмехнулась:

— Я же латинянка.

— Кто?

— Ну, католичка. Как и мои родители. Я причащаюсь каждую Пасху, обязательно, что бы ни случилось, в любую погоду, — с гордостью добавила она. — Когда я почувствую, что пришел мой час, я просто пошлю за священником и получу отпущение грехов.

— Как это?

— Очищу свою душу от грехов. Все равно что отмоюсь.

Мэри немного подумала.

— А как же я? — с тревогой спросила она.

Куколка невозмутимо пожала плечами, но тут же сжалилась.

— Тебе в этой твоей школе когда-нибудь рассказывали о Магдалине? О Марии Магдалине?

Кажется, Мэри слышала это имя.

— Ну… она тоже была блудницей, но потом у нее все стало хорошо, ведь верно?

На Двенадцатую ночь Куколка отвела Мэри в Королевский театр на Друри-Лейн, «чтобы показать, как обращаются с парнями шикарные дамочки».