Пардус молча кивнул и вернулся на свое место. Он перебирал возможные альтернативы. Они теряли «Неотех», а вместе с ним Янтарную Комнату. Они теряли Город. Теряли все.

Что оставалось? Бегство? Пардуса не устраивал такой вариант, но он был к нему готов. Существовали убежища, анонимные счета в банках Большого Цюриха, заготовленные пути отступления. Уйти, отсидеться, вернуться в разоренный и обезлюдевший Город, чтобы снова наложить руку на «информационную бомбу».

Ведь о ней знает он сам, Лейтенант, воюющий сейчас где‑то в коридорах «Неотеха», и эти трое. Больше никто. Все остальные мертвы. Он, Аркадий Волох, позаботился об этом за прошедшие годы.

Секретного подразделения «Гроза» больше не существует. Как и Проекта, как и всего, что было связано с ними. Осталась Янтарная Комната и эти люди, нечаянно оказавшиеся свидетелями чуда.

А участь свидетелей нередко бывает печальна.

– У меня уже есть десять таких браслетов, – сказал он Сергею, указывая на его левую руку. – Собрал на память. Хорошо, что ты с женой сохранил ваши. Я их позаимствую у вас, если ты не возражаешь. – На лице Волоха появилась широкая и совершенно безумная улыбка. – После того, как я вас сейчас убью.

Он и правда собирался это сделать. Прямо в кабине вертолета.

В психике Волоха уже произошли необратимые пагубные изменения. Их вызвало долгое взаимодействие с изуродованной «скорлупой». Тончайший метаболизм биокостюма был разрушен ядовитым «киселем», газом БКГ‑6. Теперь результаты этого сказывались на самом носителе.

Аркадий Волох был отравлен, не подозревая об этом. Броня выработала у него привыкание, подобно сильнейшему наркотику. Но если бы он нашел силы расстаться с ней, то увидел бы на своей коже язвы, как на псевдоплоти бронекостюма.

Таким же разрушениям подвергалась кора его головного мозга. Это превращало Волоха из хладнокровного расчетливого убийцы в одержимого смертью психопата. Уже сейчас он испытывал проблемы с речью, но это его не очень смущало. Убивать полковник мог и молча.

В момент удара последний вагон А‑поезда, в котором укрылись четверо его пассажиров, наполнился бьющей из всех щелей пеной. Мера безопасности на случай столкновения или падения в результате отказа генераторов. Пена моментально затвердела, и, хотя она не задерживала кислород, удары о стену с переломами конечностей были ею предотвращены.

Без синяков, конечно, не обошлось, но они выпали большей частью на долю стажера. Он все пялился в окно, рискуя нарваться на шальную пулю. Хорошо еще, что не вылетел наружу, когда поезд вломился в здание, – Глеб вовремя схватил его за рукав куртки.

Техник, вцепившийся согласно предписаниям в специальные поручни, так и остался сидеть, залитый пеной. Его расширенные зрачки двигались из стороны в сторону.

– Так, – сказал Глеб, выламываясь из пористого плена. – Потеха начинается.

И в подтверждение по нему открыли огонь из пулемета.

«Это глупо. Выжить, когда на тебя рушится многотонный экспресс и с ним треть здания. И погибнуть при исполнении идиотского приказа».

Глеб наступил на «сверчка», выпавшего из рук покойного агента. Пулемет хрустнул.

Больше желающих повоевать не наблюдалось. Вокруг была мешанина из рухнувших бетонных переборок, осколков стекла и разломанной на куски офисной мебели.

Сканеры брони молчали, реагируя только на перемещения Тэньши. Чтобы не отвлекаться на «падшего» лишний раз, Глеб занес его в память «доспеха» как союзника. Пока он проявлял себя именно так.

– Мы должны пробираться наверх, – сказал Тэньши с непоколебимой уверенностью. Первые его слова за очень долгое время. – Там мы встретим тех, кого ждем.