Ей это уже не грозило.

Она сидит в кресле, с руками, расслабленно свисающими с подлокотников. На левом запястье широкий браслет из нержавеющей стали. На правом тоже браслет, но сделанный из переплетенных ленточек древесной коры.

Ее густые волосы подняты надо лбом обручем‑транслятором сенсорной приставки. Под прозрачной крышкой «Тошибы» крутится диск с очередной серией «Отверженных и забытых», самого успешного сериала в этом сезоне. Каскад ярких образов падает в пропасть ее выключенного сознания, как янтарные бусины, нанизанные на порванную нить. Мухами в этом янтаре застыли кавалеры и дамы в вечерних нарядах, ведущие неторопливые и бессмысленные беседы на фоне бесконечно разворачивающегося действа.

Иногда, когда события в ее искусственном сне принимают особо трагичный оборот, ее глаза, два крошечных разбитых зеркала, рождают редкие слезы, надолго повисающие на длинных ресницах, прежде чем сорваться вниз, в никуда. Это означает, что она все же бывает там, во вселенной, открытой им для нее.

Но когда он приходит к ней, надев второй обруч, и скрывающие пустоту маски принимают его в свой тесный круг, он напрасно зовет ее и ищет среди них. Она так близко и в то же время безмерно далеко от него. Она заблудилась на обратном пути из своего собственного мира, далекого и от ласковых грез, и от беспощадной реальности. А он, хоть и был ее мужем, никогда не знал, как попасть туда.

Никогда.

– Сегодня мне снился желтый круг. Он был как отпечаток света лампы на внутренней стороне век. Он не тускнел, а становился ярче и рос. Как вход в туннель. А я лежала на спине и чувствовала, что взлетаю. Знаешь, когда все обрывается в животе…

– Что было дальше?

–Я испугалась… наверное, и круг погас. Но я думаю, он приснится мне еще. Обязательно приснится. И когда‑нибудь мне больше не будет страшно.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до кончиков ее волос.

– По крайней мере я знаю теперь, где тебя искать, – сказал он. – Если ты останешься там.

– Не ищи меня, – ответила она серьезно, – пообещай мне, что ты поступишь по‑другому.

– Как?

– Ты скажешь Сергею, чтобы он взял все мои ключи и повесил надо мной. Все‑все, он знает, где они лежат. Так раньше поступали с теми, на кого упал дурной глаз. Они лежали в постели, перебирали висящие ключи и постепенно выздоравливали. Обещай мне, что, если я заболею, вы сделаете так же.

– Ты не заболеешь. Никогда. Но я обещаю.

Над ее головой лампа с резным абажуром, сделанным в виде колеса с частыми спицами. Лампа подвешена невысоко, до «колеса» и десятков разномастных ключей, подвешенных на ободе и спицах, руку протянуть, Бывает, что среди ночи Сергей бежит в эту комнату. Ему чудится тихий металлический перезвон. Но все по‑прежнему, ключи висят неподвижно, а рука покоится там же, на подлокотнике кресла, куда он бережно уложил ее вчера. На прошлой неделе. Или месяц назад.

Он садится прямо на пол, возле ее ног, и долго смотрит вверх, на лампу. Пока от рези в глазах она не превращается в бесформенное желтое пятно. Даже если опустить веки, оно еще долго будет светиться на их внутренней стороне.

Ночь повернулась и побрела прочь от дома, тихо всхлипывая первым весенним дождем.

Из пьяной полудремы Глеба вывел стук в оконное стекло. Тук. Тук. Он поднял голову от столешницы, растер щеку. Тук. Взгляд его сфокусировался на окне.