— Неумение — это…

— Я не умею ставить танцы, потому что не могу описать их движений. Я пыталась, но ничего не вышло… Я не умею создавать, вот в чем дело. Не умею создавать новое. Творец из меня никудышный.

Он нахмурился.

— Не могу поверить.

— Нет, это правда.

Когда-то мне сказали, что бессмертные вообще не способны к творчеству: мол, это отличает их от смертных, которые должны оставить что-то после себя. Но я знала бессмертных, которые умели придумывать новое. Например, Питеру нравилось готовить. Хью использовал человеческое тело как холст для живописи. А я? Я не умела творить даже тогда, когда была смертной. Так что дело заключалось во мне.

— Если бы вы знали, я пыталась заниматься творчеством… Ходила на курсы рисования. Брала уроки музыки. Но в худшем случае терпела оглушительное фиаско, а в лучшем — слепо копировала произведение какого-нибудь гения.

— Но с этим шкафом вы не ударили в грязь лицом.

— Чужой проект, чужие указания… Это мне по плечу. Я сообразительна, наделена здравым смыслом, понимаю людей и могу с ними общаться. Могу подражать, могу научиться что-то делать правильно. Взять хотя бы косметику. Я умею красить глаза так же, как и остальные девушки, работающие в магазине, если не лучше. Но при этом пользуюсь чужими идеями. Например, иллюстрациями в журнале. Не могу придумать ничего своего. Лас-Вегас? Я могла бы танцевать в шоу, причем очень неплохо. Могла бы стать звездой любого ревю, исполняя танцы, которые поставил кто-то другой. Но сама не в состоянии придумать ни нового па, ни новой комбинации этих па.

С боковой стенкой было покончено.

— Не верю, — возразил Роман. Страстность, с которой он защищал меня от самой себя, была очаровательной. — Вы живая и умная. Очень сообразительная. Вы должны дать себе шанс. Начать с чего-то небольшого, а потом идти дальше.

— Вы хотите сказать, что нужно верить в себя? В то, что совершенству нет предела?

— Нет, я хочу сказать, что уже поздно и мне пора. Что шкаф собран и что я чудесно провел вечер.

Мы встали, подняли шкаф и прислонили его к стене гостиной. Потом сделали шаг назад и молча изучали его. В осмотре приняла участие даже Обри.

Все полки стояли под разными углами. Одна боковая стенка почти совместилась с краем задней, зато вторая отошла от нее на четверть дюйма. В задней панели зияло шесть дыр. Но хуже всего было то, что шкаф заметно дал крен влево.

Я непроизвольно расхохоталась. Через мгновение Роман последовал моему примеру.

— О боже, — наконец проговорила я, вытирая слезы. — Ничего страшнее в жизни не видела.

Роман открыл рот, собираясь возразить, но передумал.

— Вполне возможно. — Он отдал мне честь. — Но я думаю, он выдержит, мой капитан!

Мы отпустили еще несколько добродушных шуток, а потом я проводила Романа до дверей, вспомнив, что должна вернуть ему пальто. Он продолжал острить, но был расстроен неудачей со шкафом сильнее, чем я. Считал, что подвел меня. Почему-то его смущение казалось мне более привлекательным, чем остроумие и очаровательная бравада. Впрочем, они мне нравились тоже. Когда мы прощались, я смотрела на Романа и вспоминала его рыцарство и страстную веру в то, что я должна реализовать свою хрустальную мечту. Страх, который я неизменно ощущала в присутствии нравившихся мне мужчин, слегка утих.

— Но вы так и не рассказали мне о своей безумной мечте.

Глаза цвета морской волны подмигнули.

— Не такая уж она безумная. Мне хочется встретиться с вами еще раз.

«Не такая уж безумная». Я решила прыгнуть в воду.

— Ну, раз так… Какие у вас планы на завтра?

Он улыбнулся.