— Что ж, очень жаль. Ты капитан барка, дружище?

— И его владелец, синьоры, — нетерпеливо уточнил Батист, который с мучительными колебаниями вслушивался в спор. — Я буду безмерно счастлив видеть столь достопочтенных путешественников среди своих пассажиров.

— Не подождешь ли ты с отплытием, прежде чем сей добрый человек не увидится с городскими властями и не получит разрешения пропустить нас? Твоя уступчивость будет вознаграждена.

Сказав так, генуэзец опустил в руку, столь охочую до взяток, цехин— золотую монету знаменитой республики, гражданином которой являлся. Батист, издавна питавший слабость к золоту, не мог заставить себя отказаться от подачки, несмотря на то, что ему предлагали действовать наперекор собственным распоряжениям. Не в силах расстаться с монетой и не зная, как преодолеть свою алчность, Батист, в весьма запутанных и туманных выражениях дал понять благородному путешественнику, что щедрость его достигла цели.

— Вы, ваша светлость, сами не знаете, о чем просите! — сказал капитан, зажав монету меж большим и указательным пальцами. — Наши женевские граждане, пока солнце не поднимется, сидят по домам, не желая в темноте разгуливать по ухабистым улицам с риском сломать себе шею, и потому единственная городская контора откроется не ранее чем через два часа. И потом, одно дело — полицейский чиновник, и другое — мы, корабельщики; мы рады ухватить кусок, когда погода позволит, а ему пропитание обеспечено — так станет ли он лезть из кожи вон ради случайного нанимателя! «Винкельрид» будет томиться от безделья в то время, как свежий западный бриз овевает его мачты, а благородный господин — изнывать от скуки у ворот, кляня нерасторопность городских чиновников, прежде чем этот малый успеет вернуться. Уж я-то знаю этого плута и потому посоветовал бы вашей светлости подыскать другое средство.

Батист выразительно взглянул на полицейского чиновника, надеясь, что путешественники прекрасно поняли его намек. Пожилой аристократ, лучше капитана умевший судить о людях, бросил на служителя испытующий взор и понял, что не стоит ронять себя, предлагая тому взятку. Несмотря на то, что в среде чиновничества преобладают те, кто с охотой поддается искушению, бывают и такие, которые большее удовлетворение испытывают от своей стойкости. К последним принадлежал женевец; на человека воздействует множество страстей, и тщеславие в особенности: не желая обнаружить незнание итальянского, служитель пропустил на барк Маледетто, и теперь во искупление своей слабости собирался обнаружить перед знатным путешественником неколебимую верность закону.

— Позвольте мне вновь взглянуть на ваш документ, синьор, — сказал полицейский, как если бы надеялся там найти законное подтверждение своего намерения.

Но в документе только и было написано, что старика генуэзца зовут синьор Гримальди, а его спутника — Марчелли. Покачав головой, чиновник с разочарованным видом вернул бумаги владельцу.

— Ты не сумел разобрать, что там написано, — сварливо сказал Батист. — Ты с трудом пишешь и читаешь, и потому одного беглого взгляда недостаточно. Прочитай документ снова, и ты убедишься, что он в порядке. Неужто ты думаешь, что эти благородные господа путешествуют с подозрительными бумагами, словно какие-нибудь бродяги!

— Только и требуется, что подпись наших городских властей; без нее я не имею права никого пропускать, даже благородных господ.

— Нынче, синьоры, от писак деваться некуда. В прежние времена, вспоминают старички, груз по Женевскому озеру отправляли без бумажек, люди верили друг другу. Теперь же порядочному христианину шагу не дадут ступить без письменного на то позволения.