— При виде небольшого снегопада ты выказываешь ненужную и, поскольку от тебя требуется хладнокровие, неразумную тревогу, дружище Пьер, — заметил синьор Гримальди, когда мулы приблизились к проводнику. Говорил он с легкой иронией солдата, закалившего свои нервы близким знакомством с опасностью. — Даже мы, итальянцы, хотя и менее вас, горцев, привычны к морозам, не столь озабочены случившейся переменой, нежели ты, испытанный проводник через перевал Сен-Бернар!

— Укоряйте меня как угодно, синьор, — откликнулся Пьер, продолжая шагать вперед с удвоенным прилежанием, хотя и не сумев полностью скрыть свое недовольство обвинением, он знал, незаслуженным. — Однако спешите, пока не познакомились лучше со страной, по которой путешествуете, — мой слух ваши слова не воспринимает. Дело совсем не пустячное: оно заключается не в том, чтобы надеть на себя второй плащ или позабавиться детской игрой в снежки; нет, тут вопрос жизни или смерти. Вы, синьор генуэзец, поднялись на высоту в половину лиги — в область бурь, где ветры порой свирепствуют так, будто исчадия преисподней стремятся нагнать на себя прохладу, и где самые могучие телом и самые твердые сердцем слишком часто бывают вынуждены признаться в своей слабости.

Из почтения к итальянцу старый проводник, давая ему этот энергичный отпор, обнажил побелевшие локоны и потом, уже умолкнув, продолжал идти с горделивым видом знатока гор, словно нарочито не желая прикрыть от непогоды голову, которая выдержала в горах немалое множество бурь.

— Надень шапку, добрый Пьер, прошу тебя, — произнес генуэзец тоном раскаяния. — Я обнаружил мальчишеское нетерпение, не подобающее моим летам. Ты — лучший судья обстоятельствам, в которых мы оказались, и ты один должен вести нас вперед!

Пьер принял извинения с мужественным достоинством, продолжая тем временем с неослабевающей энергией одолевать крутизну.

Минуты тянулись, нагнетая уныние и тревогу. Снег падал все стремительнее и гуще; появились опасные предвестия того, что вот-вот разыграется вьюга. На той высоте, где теперь находились путники, природные явления, с виду совершенно обыкновенные, становятся вершителями судеб. Недостаток тепла для согревания тела на высоте шести-семи тысяч футов над уровнем моря и на широте сорок шесть градусов даже и при самых благоприятных обстоятельствах причиняет немалые неудобства, однако здесь опасность усугублялась прочими привходящими причинами. Из-за одного только отсутствия солнечных лучей чувствовался пронизывающий холод, а в ночные часы, несмотря на середину лета, наверняка должен был ударить мороз. Если защитные средства оскудевают, непогода, сама по себе не таящая особой угрозы, берет верх над человеческой немощью; если к тому же известно, что стихии буйствуют в горах несравненно сильнее, нежели в низинах, то читателю станут яснее мотивы озабоченности Пьера — яснее, быть может, чем он понимал их сам, хотя теорию ему заменял продолжительный и суровый опыт.

Опасность редко располагает к словоохотливости. Робкие уходят в себя, отдавая едва ли не все свои способности пытке воображением, раздувающим беды и преуменьшающим средства к спасению, тогда как мужественные духом, овладев собой, направляют волю к энергичному действию. Среди спутников Пьера наблюдалась именно такая реакция. Все умолкли, предаваясь раздумьям, — каждый на свой лад.