— Невиновные не ужасаются при виде тех, чей дух покинул тело, — продолжал кастелян. — Но преступника, которому показывают дело его рук, нередко постигают, по воле Господа, муки совести. Приблизься, Бальтазар, и взгляни на мертвеца; приблизься вместе с женой, чтобы мы посмотрели, как ты поведешь себя перед лицом убитого.

Более бесполезный опыт над тем, кто исполнял обязанности палача, едва ли был возможен; долгое знакомство с такого рода зрелищами сделало палача нечувствительным к тому, что поразило бы человека непривычного. По этой ли причине или вследствие своей невиновности, но Бальтазар подошел к мертвецу без малейшего трепета и долго стоял, совершенно спокойно рассматривая бледные черты. Его мягкая, бесстрастная манера держаться не давала пищи для догадок. Волновавшие Бальтазара чувства не получили выхода в словах, но по лицу, казалось, пробежала тень сожаления. Иначе повела себя его супруга. Маргерит взяла руку убитого, вгляделась в изменившиеся черты, и по ее щекам покатились горькие слезы.

— Бедный Жак Коли! — произнесла она достаточно громко, чтобы слышали все присутствующие. — Как всякий, кто рожден женщиной, ты не был безгрешен, но разве заслужил ты ту участь, которая тебя постигла! А мать, которая дала тебе жизнь, ловила улыбку на твоем младенческом лице, лелеяла тебя на коленях и прижимала к груди — могла ли она предвидеть такой внезапный и ужасный конец! Ее счастье, что она не ведала, чем увенчаются ее любовь, труды и заботы, иначе бы радости обратились в горькую печаль, а самые милые детские улыбки причиняли бы муку. Мы живем в страшном мире,

Бальтазар, в мире, где торжествует порок! Твоя рука, которую ты, по своей воле, не поднял бы даже на нижайшую из Божьих тварей, обречена отнимать жизнь; твое сердце — лучше которого нет — все больше привыкает к проклятому ремеслу! Суд погряз в подкупе и интригах, милосердие сделалось посмешищем для кровопийц, а казнь поручено совершать тому, кто мечтает жить в мире с ближними. И все это оттого, что люди, по злоумышлению и самовлюбленности, идут наперекор Божьей воле! Они хотят быть умнее Того, кто создал вселенную, и тем показывают себя круглыми глупцами! Знайте же, гордые и великие мира сего: если мы когда-либо и отнимали жизнь, то только по вашему приказанию. Наша же совесть чиста. Это убийство — дело рук не мстителя, а грабителей и головорезов.

— Но чем ты можешь убедить нас в этом? — спросил владелец замка, который, желая в ходе испытания наблюдать за лицами Бальтазара и его жены, подошел вплотную к алтарю.

— Твой вопрос не удивляет меня, герр кастелян, потому что те, кто наслаждается почетом и удачей, более всех склонны негодовать в ответ на обиды. Мы, презираемое сословие, настроены иначе. Месть не лечит наших ран. Если мы к ней прибегнем, начнут ли люди уважать нас? Сможем ли мы забыть о своем жалком жребии? Поднимемся ли хоть на йоту во мнении окружающих ?

— Все это верно, но когда человек охвачен гневом, он не рассуждает. Тебя мы ни в чем не подозреваем, Маргерит, но ты могла узнать об убийстве от мужа, когда оно уже совершилось. Что, если произошло столкновение из-за прошлой обиды и Бальтазар, привыкший к виду крови, решился на смертоубийство? Как женщина проницательная, ты должна понимать, что это более чем вероятно.

— Так вот каково твое хваленое правосудие! Законы ты ставишь на службу своего произвола. А знал бы ты, какого труда стоило отцу обучение Бальтазара, как долго и тревожно совещались наши отцы, не зная, как примирить юношу с его ужасным ремеслом! Тогда бы ты не думал, что он в любую минуту готов совершить убийство. Бог не дал ему призвания к его должности, как не дал многим куда более высокопоставленным обладателям наследственных постов. Если бы речь шла обо мне, для твоих подозрений имелось бы больше причин. Чувства мои от рождения сильны и вспыхивают быстро, и разуму нередко бывает трудно справиться со страстями; правда, поскольку мне всю жизнь каждый день приходится терпеть унижения, прежняя гордость во мне давно умерла.