— Молись как умеешь, добрый каноник; я не из тех, кто отказывается от милости только потому, что она исходит от Рима. Но как поживает наш славный Уберто? Он редкий гость в долинах, и потому нам так хотелось бы увидеть этого мохнатого зверя!

Августинец окликнул пса, и тот поднялся на сцену величавой, непринужденной поступью, словно бы сознавая, какую достойную и полезную жизнь он ведет; чувствовалось, что собака привыкла к вниманию и ласке человека. При появлении знаменитого, прославленного пса толпа вновь зашевелилась, стала напирать на стражей, чтобы лучше было видно; кое-кто стал вытаскивать из карманов и бросать лакомые кусочки, в знак признания его заслуг. Тут же из-под навеса выскочил огромный, черный лохматый пес и принялся преспокойно и с аппетитом, порожденным бодрящим горным воздухом, пожирать куски мяса, которые ускользнули от внимания Уберто. Незваного гостя встретили как надоевшего, нелюбимого актера, которому приходится выносить вражду зрителей партера и галерки вкупе с местью за то благодушие, с коим он воспринимает неуважение толпы. Короче говоря, при первом же появлении его неудержимо и безжалостно принялись забрасывать метательными снарядами. Пес, в котором читатель, наверное, уже узнал пса-водолаза, принадлежащего Маледетто, был обескуражен враждебностью приема, поскольку прежде люди обычно выказывали ему дружелюбие не меньшее, чем прославленным и обласканным собакам — питомцам монастыря. Неттуно, с неподражаемой ловкостью и хладнокровием увертываясь от палок и камней, продолжал хватать куски мяса, пока огромный камень, угодивший незадачливому приверженцу Мазо прямо в бок, не заставил его с визгом и воем убраться со сцены. Тут же хозяин пса подскочил к обидчику и, схватив за глотку, стиснул пальцы так, что лицо несчастного посинело от удушья.

Камень бросил Конрад. Позабыв о напускном благочестии, он вместе с толпой орал и швырял камни, хотя не мог не знать и не помнить, как верно служил людям этот пес; и однако, он не только не защитил Неттуно, но и швырнул в него самый тяжелый камень. Мы уже заметили однажды, что Мазо и пилигрим не были большими друзьями, ибо моряк постоянно обнаруживал инстинктивное отвращение к занятию Конрада, и это не способствовало налаживанию мирных взаимоотношений.

— Ах ты!.. — кричал итальянец, чья кровь всколыхнулась, едва послышались первые крики против собаки, и вскипела гневом, когда он увидел трусливое и подлое нападение Конрада. — Мало тебе притворных молитв и поклонений, коими ты обманываешь легковерных; но ты еще притворно враждуешь с моим псом, чтобы превознести выкормыша Святого Бернарда, обижая других животных! Низкая тварь! И ты не устрашился, что любой честный человек разгневается против тебя!

— Друзья! Жители Веве!.. Почтенные граждане!.. — просипел пилигрим, едва только Мазо ослабил свою хватку. — Я Конрад, бедный, несчастный, кающийся паломник. Неужто вы потерпите, чтобы меня убили из-за какой-то собаки?

Подобное столкновение не могло происходить долго в таковом месте. Поначалу моряк одержал верх благодаря наплыву любопытных и густоте толпы; но под конец оказалось, что теснящиеся вкруг Мазо люди настроены по отношению к нему враждебно, и ему не ускользнуть от стражников, призванных блюсти на площади порядок. К счастью для Конрада, Мазо настолько ослеп от ярости, что позабыл и думать о ее возможных последствиях; и вскоре воины с алебардами сумели проложить себе путь сквозь толпу и подоспели как раз вовремя, чтобы спасти Конрада от железной хватки итальянца. Мазо затрепетал, увидев, к чему привела эта вспышка; пальцы его мгновенно разжались, и он исчез бы немедленно, если бы ему позволили это сделать те, в чьих руках он оказался. Тут же начались словопрения и поднялся неимоверный шум, какой обычно сопровождает — и предваряет — все баталии простолюдинов.