С этими словами отец забрал сына и вместе они вышли из душной тюрьмы.

Палач палачу рознь

Они молча прошли через тюремный дворик и вернулись домой. Клаус чувствовал себя виноватым, Петер думал о своем.

Отец первый поднялся на крыльцо, вытирая о коврик ноги, Клаус замешкался, в последний момент приметив фигуру молодого человека, подпирающего спиной стену дома и качнувшегося на встречу мальчику так, словно хотел что-то ему сказать.

Им оказался сын священника из церкви Девы Марии, что за мостом, недавно окончивший университет с дипломом бакалавра медицины, Густав Офелер. Не смотря на разницу в возрасте, Густаву было двадцать лет, он всегда был добр к младшим ребятам, и несколько раз даже выручал Клауса мелкой монеткой для игры в шарики.

Косясь на отца, Клаус поздоровался с Густавом, показывая глазами, что сейчас ему не до него. Вслед за отцом мальчик вошел в дом, продолжая думать о Густаве, явно не случайно забредшего в их район и теперь оставленного на улице, точно он и не человек, а какой-нибудь приблудный щенок.

Он хотел было уже сказать отцу об Офелере. Но едва он открыл рот, как Петер быстро присел перед сыном на корточки, держа его руки в своих и заглядывая в глаза.

– Тебе что сильно нравится Филипп Баур? – горячо зашептал он. – Он же не друг тебе, неужели не понятно?!

– Не нравится… – глаза Клауса увлажнились слезами. – Мне просто было очень скучно, а Гер Баур так занятно рассказывает. С ним так интересно, и потом мы говорили о моей будущей профессии, о нашей профессии. Ты же сам не раз говорил, что я должен учиться, вот я и…

– Учиться гробить свою душу? Ради всего святого, Клаус! Если хочешь погубить свою бессмертную душу, сделай это с наименьшим вредом для окружающих! Ведь Филипп Баур посылает на смерть невинных, кровь которых когда-нибудь падет на его грешную голову!

– Но… разве палач не должен убивать людей? – Клаус старался не смотреть в пронзительные глаза отца и не дышать в его сторону, понимая, что с такого расстояния, он без труда учует запах вина.

– Палач исполняет приговор. Это так. Палач помогает в дознании: при помощи простого шила я могу доказать, что женщина ведьма или что она не имеет отношения к колдовству. Но я делаю это честно. Нашел ведьмин знак – говорю об этом судье. Не нашел, проверил еще раз. Нет – значит, нет. И мне плевать, что об этой женщине ходит дурная слава. Что ее не любят соседи или на нее поступил донос.

Когда у пивовара киснет пиво, он желает выместить зло на ком-либо. Обвинить кого-то другого, но только не себя, за то, что допустил ошибку во время закладки сусла. Вот он сидит в своем погребке, чешет бороду и припоминает события минувшего дня. А потом является в суд с жалобой, мол, именно в этот день мимо его дома прошла баба с черным котом, которая к тому же остановилась и попросила его хозяйку вынести ей чашку воды. Когда женщина ушла, он открыл бочку, пиво в которой оказалось кислее уксуса. Кто же эта женщина – если не ведьма?!

После этого «ведьму» хватают, и палач должен определить, действительно ли она ведьма или пивовару все привиделось. Так вот, Бауру безразлична вина этой женщины, он только считает, сколько получит за пробу иглой, сколько за растягивание, сколько за сжатие. Поэтому он специально затягивает проверки, требуя новых и новых допросов. И в результате измученная и искалеченная женщина признается в том, что наложила порчу на бочонок пива. Признается в чем угодно, лишь бы ее только прекратили истязать.

Еще десять лет назад от палача требовали искать конкретное ведьмино клеймо – родинку или пятно в виде кошачьего или собачьего следа, или чтобы оно было похоже на козла. Причем, при прокалывании это место должно было быть нечувствительным, и из него не должна была течь кровь.