Единственный звук, который нарушал тишину, — мерное дыхание Лисе, спящей на соломенном тюфяке в другом конце комнаты. Праздник, судя по всему, закончился, последние подвыпившие гуляки разошлись по домам или отключились там, докуда успели добрести.

Стараясь не шуметь, Иста спустила ноги на пол и прокралась к запертым дверям балкона. Она отодвинула щеколду и выскользнула наружу. Источниками света были только два стенных фонаря, тускло освещавших с двух сторон вход в храм на противоположной стороне площади. Рейна подняла глаза к ночному небу, к ущербной луне. Она знала, что это та же самая луна, что была в видении. Место и мужчина, где бы они ни были, так же реальны, как и она сама. Видел ли тот странный мужчина сегодня сон об Исте, такой же, как Иста о нём? Что видели его тёмные будоражащие глаза, что заставило его так отчаянно тянуться к ней и была ли она для него такой же загадкой, как и он для неё?

Его голос был глубок, но искажён болью, страхом или изнеможением. Однако говорил он на ибранском, языке Ибры, Шалиона и Браджара, а не на рокнари или дартакане — хотя и с северо-Шалионским произношением и рокнарскими интонациями.

Я не могу помочь тебе. Кем бы ты ни был, я не могу помочь. Молись своему богу, если хочешь спасения. Хотя я бы тебе не советовала этого делать.

Она вышла из потока лунного света, заперла двери балкона и поспешила к кровати как можно тише, чтобы не разбудить Лисе. Иста накрыла голову пуховой подушкой. Она скрыла всё, кроме того, что рейна не хотела видеть, — жгущие разум глаза. Когда она завтра проснётся, события минувшего дня покажутся сном по сравнению с этим. Она сжала пальцами простыни и стала ждать рассвета.

Когда на следующее утро после восхода солнца Лисе причёсывала волосы Исты, в дверь комнаты постучали и послышался голос Фойкса ди Гьюры:

— Миледи? Лисе?

Лисе подошла и распахнула дверь, ведущую в галерею, опоясывающую внутренний двор гостиницы. Фойкс, уже одетый по-дорожному, кивнул ей и поклонился Исте, которая встала за плечом своей горничной.

— Доброе утро, миледи. Мудрейший ди Кэйбон нижайше просит прощения, но он не в состоянии вести утренние молитвы. Ему очень плохо.

— О нет! — воскликнула Иста. — Насколько это серьёзно? Нужно послать в храм за целителем?

Виниаска гораздо меньше Валенды, достаточно ли велик местный Орден Матери, чтобы поддерживать целительство на должном уровне?

Фойкс потёр губы, чтобы не улыбнуться:

— Не думаю, что это необходимо, миледи. Может, он вчера съел что-нибудь не то. Или это… ээ-э… похмелье.

— Когда я в последний раз его видела, он не был пьян, — усомнилась Иста.

— Мм-м… ну, это было раньше. А потом он вышел со всеми из здешнего храма, и что ж, совсем уже поздно ребята его принесли. Нельзя сказать, чтобы можно было поставить диагноз через закрытую дверь, но, судя по стонам и звукам, доносившимся оттуда, я бы назвал это похмельем. До ужаса знакомо, вызывает массу воспоминаний. Слава богам, уже подзабытых воспоминаний, но всё же.

Лисе подавила смешок.

Иста хмуро посмотрела на неё и сказала:

— Замечательно. Скажи своим людям оставить сборы и отправить лошадей обратно к кормушкам. Вместо этого, мы пойдём на утреннюю службу в храм, а потом решим, ехать ли нам дальше… В конце концов, мы никуда не спешим.

— Отлично, миледи, — Фойкс кивнул, отсалютовал, развернулся и зашагал прочь.

Утренняя служба длилась час, но Исте показалось, что обряд укоротили, тем более что народу было немного, да и сам храмовый служитель имел бледный, нездоровый вид. После она с Лисе и Фойксом побродила по тихому городку. Ярмарочные палатки разбирали и складывали. Они прогулялись вдоль реки, по тем местам, где проходили скачки, и Фойкс уговорил Лисе дать полный отчёт о заезде, указав все мелочи, касающиеся лошадей и наездников, которые Иста едва ли заметила.