— Ох, бедный ты мой Ланселот! Мало того, что ты родился инвалидом, так ты еще и постоянно подвергался личным прикосновениям!

— Что правда, то правда — подвергался. В нашей семье закон о личной неприкосновенности и правило о двух вытянутых руках нарушались постоянно.

— "Ни один планетянин не имеет право приблизиться к другому планетянину на расстояние, превышающее расстояние между их вытянутыми руками".

— К этому правилу есть примечание, в котором перечислены исключения. Ты разве не знаешь об этом, Дженни?

— Конечно, знаю! Исключения допускаются в отношении полицейских, тюремных и медицинских работников, супругов, а так же родителей и их детей до двухлетнего возраста.

— Так тебя, Дженни, после двух лет никто не целовал и не обнимал? Дженни отвернулась и покраснела. — Ну так как же?

— Наша няня… Она была христианка и поэтому, наверное, постоянно нарушала "правило двух вытянутых рук". Но мы были маленькие и не понимали, что это плохо. Она нас не только целовала, гладила по волосам, она еще и… Нет, не могу! — Что еще? — Мне ужасно стыдно, Ланс! — Ну открой уж и этот секрет, Дженни!

— Когда я не слушалась, она меня… она делала вот так! — и Дженни показала, как няня шлепала ее пониже спины.

— Подумать только, какое чудовищное нарушение личной неприкосновенности! — сказал Ланселот, смеясь. — С тобой, Дженни, не соскучишься!

— Смеешься… А когда наши родители узнали об этом, они возмутились и немедленно няню прогнали. Я скучала по ней и целый год шаталась по дому без надзора. Вот тогда я и нашла на чердаке книги. А потом меня отдали в закрытую школу-пансион, и с тех пор ко мне, слава Мессу, никто никогда не прикасался.

— Все понятно. Меня, к счастью, ни в какую закрытую школу не отдавали.

— А почему? Разве не было тогда школ для детей-инвалидов?

— Они и сейчас есть. Средняя продолжительность жизни детей в таких школах один-два года: ровно столько, пока длятся эксперименты над ними. Такие дети никому не нужны, кроме родителей, если те их любят, конечно.

— Ну хорошо, твои родители тебя любили. Но разве это давало им право издеваться над тобой?

— Дженни, они надо мной никогда не издевались, они меня очень любили!

— А поцелуи? А личные прикосновения? Не станешь же ты утверждать, что тебе это нравилось?

Ланселот начал было смеяться, но сразу же закашлялся.

— Ой, прости! Я совсем не хотела тебя расстраивать, Ланс!

— Ты меня не расстроила, а рассмешила. Дженни, а ты сама любишь детей?

— Не знаю, Ланс. Я их никогда близко не видела, только в новостях по персонику.

— Тогда тебе трудно понять… Постой! Ты как-то рассказывала, что у тебя есть ослик Патти и ты сама выкормила его из соски, так? — Так.

— А тебе очень противно было к нему прикасаться?

— Ну что ты, Ланс! Ослик — это же не человек! И потом, он всегда был такой лапушка…

— Ты и сейчас его гладишь, треплешь за уши — где же твоя брезгливость?

— Ты говоришь глупости, сэр Ланселот. Трогать ослика, птицу, бабочку можно, хотя на них, конечно, полно микробов, и после этого надо мыть руки антисептическим мылом. К Патти, впрочем, это не относится: я его раз в неделю мою специальным шампунем для лошадей, так что он всегда чистый. А людей трогать нельзя потому, что этим ты нарушаешь зону их личной неприкосновенности, "зону комфорта".