Офелия спросила себя: как ученые отнеслись бы к тому, что в расколе мира виновен злой гений апокалипсиса, заключенный в зеркале?

Амбруаз продолжал говорить за двоих и умолк лишь тогда, когда они прибыли на конечную станцию. Офелия запрокинула голову, и ей пришлось прикрыть очки ладонью от жгучего солнца, чтобы рассмотреть башню Мемориала. Ее гигантские размеры и ослепительно сверкавший стеклянный купол наводили на мысль о маяке, призванном озарять Вселенную. Крошечный ковчег, служивший основанием башни, казался смехотворно малым в сравнении с такой громадиной; какому безумному архитектору пришло в голову возвести над пустотой разрушенную некогда половину башни?! Сотни обезьян прыгали по лианам на ее стенах из грубого камня, которые то и дело исчезали в наплывающих облаках.

Офелия взошла на стилобат, и ее поглотила тень Мемориала. Статуя оказалась точно в том месте, которое было изображено на открытке, – перед широкими застекленными окнами у входа в башню.

– Вы именно ее искали? – спросил Амбруаз.

Девушка ответила не сразу. Теперь, когда она увидела статую вблизи, ей стало ясно, что та совсем не похожа на безглавого солдата из ее видéния. Да и вообще на солдата или просто человека – какой-то бесформенный идол, разъеденный эрозией и сплошь опутанный лианами, из-под которых выступал лишь носок железного кованого сапога, более гладкий и светлый, чем остальная фигура.

– Этот памятник можно считать общественным достоянием, не так ли?

– Да, miss, – растерянно ответил Амбруаз. Он удивился еще больше, когда Офелия вручила ему свою сумку и сняла перчатки. Убедившись, что поблизости никого нет, она растерла влажные от пота ладони, чтобы высушить их. Чем ближе девушка подходила к статуе, тем сильнее она ощущала лихорадочную дрожь в позвоночнике – такое бывало всякий раз, как она готовилась пройти назад по времени. С каждым вздохом она все больше отрешалась от себя, и вот уже забыла о страхе, забыла о жаре, забыла даже, почему оказалась тут, и, когда наконец почувствовала абсолютную пустоту внутри, приложила руки к железному сапогу.

Тень Мемориала отхлынула, как морская волна, солнце в небе начало клониться обратно к востоку. День уступил место прошедшей ночи, ночь обернулась вчерашним днем, и время взорвалось под пальцами Офелии. Это были уже не ее пальцы – а сотни, тысячи чужих пальцев, гладивших сапог статуи, день перед днем, год перед годом, век перед веком.

Чтобы найти удачу.

Чтобы преуспеть.

Чтобы исцелиться.

Чтобы посмеяться.

Чтобы возвыситься.

Чтобы выжить.

И внезапно, когда Офелия уже почти растворилась в этом множестве неизвестных рук, она обрела свои собственные. Вернее, они были ее руками, но не принадлежали ей. Она смотрела на статую своими глазами, но и они не принадлежали ей. Солдат из блестящего металла гордо вздымал ружье над кустами цветущей мимозы, над несуществующей головой, снесенной снарядом, над разрушенным фасадом школы.

Однажды, через какое-то время,

возникнет мир,

в котором наконец-то воцарится мир…

– Miss? – беспокойно окликнул ее Амбруаз, подогнав ближе свое кресло.

Офелия взглянула на свои руки – теперь действительно свои, сотрясаемые дрожью. Значит, это началось снова. Она проникла в прошлое Бога, как в свое собственное. Девушка подняла голову к куполу Мемориала, высившегося на месте школы, разрушенной войной. Да, всё так… Вот и кусты мимозы, обрамляющие центральную аллею: Офелия не узнала их просто потому, что на открытке они еще не расцвели.

Обезглавленный солдат. Золотистая мимоза. Бывшая школа.

– Это здесь, – прошептала она.

Здесь она пройдет по следам Бога. И здесь она пройдет по следам Торна.