Не успели они сесть, как из кухни в великом возмущении выскочила дородная краснолицая матрона в черном.

— Нет, нет, Гарри… это столик для мсье Ламберта.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, мадам Шобер. — Честер улыбнулся. — Вы знаете, что мсье Ламберт — мой большой друг. К тому же он всегда опаздывает.

Мадам Шобер явно не удовлетворило это объяснение: она спорила и ворчала, но под конец обаяние Гарри Честера — как она ни старалась противостоять ему — одержало все-таки верх. Пожав плечами, как бы в знак капитуляции перед собственной слабостью, она предложила вниманию молодых людей табличку с написанным мелом меню, свисавшую на шнуре с пояса, которым был перехвачен ее передник.

По совету Честера они заказали домашний овощной суп, мясо по-бордосски и сыр «бри». На столе уже стоял графин с пенящимся светлым пивом.

— Славная в общем старушенция, — с усмешкой заметил Честер, когда она ушла.

Во время еды он поддерживал оживленную беседу и с неистощимым остроумием давал банально-хлесткие характеристики своим соседям. Он показал Стефену итальянца Бьонделло, который в прошлом году — представьте себе! — выставлял свои работы в Салоне, а также Пьера Омерля, погибшего человека, который каждый день выпивает по бутылке перно, — сейчас он завтракал с какой-то раскрасневшейся женщиной в широкополой шляпе, при виде которой Честер с улыбкой приподнял брови. Как бы между прочим, он задал и Стефену два-три вежливых вопроса касательно него самого. Затем, когда уже принесли кофе, он помолчал с чуть смущенным видом и, по-видимому, счел нужным сказать несколько слов о себе.

— Любопытно, правда, — начал он, чертя узоры на клетчатой скатерти, — как можно безошибочно угадать воспитанника университета! И Филип Ламберт оттуда. После Харроу, — он метнул быстрый взгляд на Стефена, — я тоже должен был пойти в Кембридж… если бы не бросил все ради искусства.

И он с обезоруживающей улыбкой поведал Стефену, что отец его был крупным чайным плантатором на Цейлоне, а мать, овдовев, вернулась на родину и поселилась в Хайгете, в большом особняке с множеством слуг. Она, конечно, очень балует его и не ограничивает в деньгах. Он уже полтора года живет к Париже.

— Тут необычайно весело, — в заключение заявил он. — Я непременно должен показать вам все здешние достопримечательности.

— А что вы думаете о Дюпре? — спросил Стефен.

— Он самый здравомыслящий из всех парижских учителей. Вы знаете, он награжден орденом Почетного легиона.

Стефена это слегка покоробило, но он промолчал. Честер озадачивал его, как мог бы озадачить впервые увиденный рисунок, хотя и приятный, но слишком замысловатый на его вкус.

Они покончили с кофе. Посетители вокруг стали расходиться.

— Ваш друг Ламберт, видимо, не собирается сегодня быть здесь, — наконец заметил Стефен, прерывая молчание.

Честер рассмеялся.

— Филип — великий бродяга. Никто не может сказать, когда он появится… и с какой хорошенькой бабенкой.

— Он тоже занимается у Дюпре?

— Он работает дома… то есть если работает. У него, видите ли, имеется свой капиталец, и он исколесил всю Европу, учился в Риме и в Вене. А сейчас он с женой снимает небольшую квартирку близ эспланады Инвалидов. М-да… — Честер кивнул.