Он засмеялся:

— Что ты, все в порядке… То, что случилось, — оно… это скорее замечательно, чем плохо…

— Правда? — прищурившись, поинтересовалась Александра. — Тогда введи нас в курс, а мы уж сами оценим, насколько это, гм, замечательно.

— Ты здоров? — отрывисто спросила Лерка.

Ким допил свой бокал. Поставил его на стол:

— Я здоров. И все мои пациенты выздоровели. И никто из вас не болел в последнюю неделю… Даже Иванка, — он поглядел на племянницу, чьи щеки округлились, подпираемые изнутри морковным пюре, — выздоровела моментально, и никто не понял почему…

— А у меня зуб перестал болеть, — радостно сказал Шурка. — Я все боялся к врачу идти. А он сам перестал. Во как!

— Это какие такие целители нас пожалели? — негромко спросила Александра, аккуратно поддевая вилкой упругий огурец цвета хаки. — И при чем здесь ты, Кимыч, ты ведь врач у нас, в чудеса не веришь?

— Я больше не врач, — сказал Ким, снова наливая себе вина.

Папа едва не поперхнулся бутербродом. Мама всплеснула руками, и на лице у нее было написано: ну, что я говорила?!

— В мире больше нет врачей, — сказал Ким в новой тишине, на этот раз не вязкой, но звонкой, как стекло. — Потому что нет больных. Некого лечить. Все выздоровели… А кроме того, если вы заметили, во всем мире приостановилась война. За последний месяц не было ничего… такого… никто не взрывал, ничто не обрушивалось, ни терактов, ни наводнений…

— Класс, — сказал восхищенный Шурка.

— Та-ак, — протянула Александра.

— Я что-то такое слышал по ящику, — важно сообщил Костя.

Иванке наконец-то надоело пюре, и она заголосила, отворачивая перемазанную мордочку от неумолимой мельхиоровой ложки.

— Где соска? — засуетилась Даша. — Тут же только что на чистом блюдечке лежала пустышка… Где?

— Я не сумасшедший и не истерик, — Ким улыбнулся Арине. — Собственно, я хотел, чтобы мы собрались сегодня все вместе… И давайте выпьем за будущее, которое обязательно наступит, но вовсе не обязательно будет таким, как нам сейчас представляется. Гораздо скорее, чем мы думаем… И совсем по-другому…

Он выпил в одиночестве. Сейчас все смотрели на него (кроме разве что Иванки, которая колотила по столу резиновым зайцем, и Даши, пытающейся этого зайца угомонить). Но только Шурка смотрел с безусловной радостью.

— Мне кажется, ты драматизируешь, Кимка, — рассудительно сказала мама. — То, что случилось в вашей клинике… Это, конечно, феноменально и все такое, но у любого феномена есть разумное объяснение. Оно есть, просто его не всегда видно. Например… — и мама запнулась.

«Ну что ты хочешь, чтобы я еще говорил?»

«Ничего. Сядь и поешь спокойно».

— А сейчас давайте поедим, — сказал Ким, опускаясь на свой табурет. — Сядем и поедим спокойно, ведь мы так редко собираемся вместе… Очень жаль, что только за столом, ведь мы могли бы, наверное, пойти поиграть в футбол… погулять в лесу, детям было бы полезно… в театр там или в музей… а мы только за столом. — Он махнул рукой и подцепил вилкой маринованный гриб на тарелке, вернее, попытался подцепить, потому что гриб, конечно же, вывернулся.

— Говорят, после тридцати в жизни человека наступает очередной кризис, — сообщил Алекс под звон вилок и недовольное бормотание Иванки.