– Собирайте свои вещи поскорее, – сказала она, наклоняясь над кроватью.

– О чем это вы опять? – спросила я удивленно. – Вы срываете зло на мне, а я не виновата в том, что вы выглядите так, как выглядите.

– Вас выписывают, – ответила она, направляясь к двери. – Наконец-то.

– Это невозможно. Ведь я серьезно больна. Недавно я упала в обморок в коридоре. Все это видели.

– Этажом выше всему отделению сделали клизмы.

– Что в этом странного? Это обычная процедура.

– В клинике по лечению бесплодия?

– Я не понимаю, зачем вы мне это говорите.

– Кто-то видел вас, а у лифтов ведется видеонаблюдение. Советую поскорее собраться. – Она многозначительно посмотрела на меня.

Но я ведь только хотела помочь.

– Мне здесь никогда не нравилось! – объявила я, чтобы испортить ей удовольствие.

Но, по правде говоря, мой мир рухнул. Минуту я не могла собраться с мыслями. Все было так хорошо, и в мгновение ока какая-то завистливая санитарка разрушила все, что я с таким трудом создала.

– Уходите? – спросила моя соседка.

– Очевидно.

– Где же теперь брать еду?

Эта, как обычно, думала только о себе. Вот такой она была. Еще она завидовала моей кровати у окна из-за вида. А там было на что полюбоваться. Мусорные контейнеры были переполнены. Мусоровоз еще не приехал, и мешки постепенно выпадали на землю. Есть что-то особенное в работе этой машины. Все это знают. Часто по пути на работу я заставала Хенрика с нашим сыном стоящими у ворот и пялящимися на мусоровоз. Он объяснял, что не может отказать ребенку, но было видно, что и ему интересно, а может, даже интереснее, чем ребенку. Что-то притягивает мужчин к большим работающим машинам – мопедам, автомобилям, танкам, самолетам, кораблям. При этом им совершенно неинтересны маленькие машины – духовка, стиральная машина, пылесос, утюг.

Мне было жаль покидать это место. Не нужно было думать о том, что съесть и где это взять. Я не ходила по магазинам, не готовила. Постельное белье мне время от времени меняли, в телевизоре было несколько десятков каналов. По крайней мере, так мне сказали, потому что я не смогла его включить. К нему прилагались три пульта, все разные, и нужно было нажимать на кнопки в правильном порядке. Сложно сказать, кому пришло в голову так все устроить.

Мое пребывание в больнице обеспечивали налогоплательщики. Единственное, что нужно было делать, – это преодолевать свою застенчивость и открыто говорить о том, что у меня болит. Молодые врачи, которым нужны были оригинальные темы для кандидатских диссертаций, были в восторге от моего состояния здоровья. Они назначали анализы и наблюдали за мной. Мне ничего не стоило найти новый недуг, ведь меня едва спасли, и у меня болело почти все. Я даже не упомянула о своем бедре. Операция должна была состояться через десять дней, и такой короткий срок был совершенно неслыханным в стране, где молодые люди умирают после нескольких часов, проведенных в приемном покое.

Я собрала тележку и отправилась в путь. Хлопнула дверью, чтобы никто не подумал, что мне очень хотелось остаться в этой пропащей больнице.

Я могла примириться со всем, кроме одного – моей соседке достанется полагающаяся мне порция желе, которое в тот день ожидалось на полдник. Больше жалеть было не о чем. Кровать была жесткой, простыни воняли, вода была прохладной, и надо было изворачиваться, чтобы не умереть от голода. Телевизор не работал, а соседка храпела всю ночь напролет. Пользы от ее присутствия для меня никакой не было.

Такова наша служба здравоохранения, но с этим ничего нельзя поделать.