– Идет. Пятьдесят на пятьдесят. – она засмеялась. – Пожмем руку или поклянемся на мизинчиках?

– Я тебе доверяю, – ответила Хезер.

Наконец вернулся Додж.

– Все чисто, – сказал он.

Они с Хезер взяли Натали и так прошли под водонапорными башнями, выйдя на поляну, которая еще недавно была заполнена людьми. Теперь единственным свидетельством о побывавшей здесь толпе был оставленный мусор – затоптанные окурки и косяки, смятые пивные банки, полотенца, несколько зонтиков. Грузовик по-прежнему был припаркован в грязи, но двигатель был заглушен. Хезер представила, как позже копы будут вытягивать его на буксире. Было на удивление тихо, и весь пейзаж производил жуткое впечатление. Казалось, что все таинственным образом исчезли в разреженном воздухе.

Вдруг Додж вскрикнул:

– Подождите секунду! – и оставил Нэт на Хезер. Он отошел на несколько футов и поднял что-то с земли. Это был переносной холодильник. Когда он направил на него свет от телефона, Хезер увидела, что там по-прежнему лежало пиво со льдом.

– Джек-пот, – сказал он и улыбнулся впервые за весь вечер.

Он взял холодильник с собой и, когда они добрались до двадцать второго шоссе, приложил к лодыжке Натали временную повязку со льдом. У них оставалось три бутылки пива, по одной на каждого, и они выпили их вместе на обочине, где под дождем ждали автобус. Нэт повеселела сразу после нескольких глотков. Вместе с Доджем они пошутили, что нужно закурить сигарету, чтобы автобус пришел поскорее. Хезер знала, что у нее все будет хорошо.

Но телефон Бишопа по-прежнему перенаправлял ее звонок на голосовую почту. Мэтт и Делайна, наверное, уже были где-то в уютном и теплом местечке. А Хезер все еще вспоминала свое состояние, когда она была высоко в воздухе, балансируя на тонкой деревянной перекладине, а от покалывания в ногах ей хотелось прыгнуть.

Кроме того, он совсем не мог спать после пяти утра, когда мусоровоз с грохотом проезжал по кварталу Мэтт. В течение дня тоже невозможно было вздремнуть – люди толпами шли обедать в закусочную Дот; официанты волокли мусор и пустые жироловки, а затем гремели мусорными контейнерами под окнами Доджа. А время от времени, когда задняя дверь закусочной была открыта, оттуда доносились обрывки разговора мамы Доджа:

– Еще кофе, дорогой?

Но после испытания на водонапорных башнях Додж спал спокойно и без кошмаров. Он проспал всю обеденную суету и проснулся не раньше двух часов дня. Он натянул спортивные штаны, размышляя, стоит ли идти в душ. Решил, что все же не стоит.

– Приве-е-е-е-т, – сказала Дэйна, когда он вошел в кухню. Он дико хотел есть. И пить. Как будто игра пробудила в нем чувство голода. – Как все прошло?

Она расположилась в гостиной, где могла смотреть телевизор, а из окна было видно заднюю дверь закусочной. Через окно слабо пробивался серый свет. Пылинки проплывали в воздухе позади мамы Дэйны. На какое-то мгновение Додж почувствовал прилив любви к этой маленькой комнате – треснутая тумбочка под телевизор, тонкий пятнистый ковер, бугристый диван, который почему-то был обит джинсовой тканью.

И конечно, в нем проснулась любовь к ней. К его Дэйне.

С годами сходство между ними немного стерлось, особенно в последний год, когда она набрала вес – ее щеки, грудь и плечи стали больше. Тем не менее сходство по-прежнему было, несмотря на то, что у них были разные отцы и она была гораздо светлее его. У них были одинаковые темно-каштановые волосы, карие глаза, расположенные далеко друг от друга, очерченные подбородки, и носы, которые у обоих были почти незаметно повернуты влево.

Додж открыл холодильник. По-видимому, мама ушла прошлой ночью. В холодильнике были коробочки с остатками китайской еды.