Слева от меня стоит Лайла, а по правую руку – Кейтлин и Мел.

Поднимая рюкзак, я достаю из него книги, которые были нужны для домашнего задания, и кладу их в шкафчик.

– Ты имеешь в виду ту самую, дорогущую, ради покупки которой я сдала в секонд-хенд половину своего гардероба? – спрашиваю я, складывая книги на полку. – Да ни за что.

– Тогда я расскажу твоей маме обо всей одежде, что ты хранишь в школьном шкафчике.

– А я тогда расскажу твоей обо всех случаях, когда ты говорила, что переночуешь у меня, а сама пропадала неизвестно где, – парирую я и улыбаюсь, вешая сумку на крючок в шкафчике, а потом поворачиваюсь к Кейтлин и Мел.

Девочки смеются, а я снова разворачиваюсь к ним спиной и достаю альбом по искусству и текст по английскому. Они мне понадобятся на первых двух уроках.

– Ну пожалуйста! – упрашивает Лайла. – У меня в ней такие шикарные ноги.

Я изо всех сил делаю вдох, стараясь наполнить легкие воздухом, несмотря на то что на них будто давит гиря в пятьсот килограммов.

Ладно, черт с ней. Я готова сделать что угодно, лишь бы она оставила меня в покое. Я залезаю рукой в шкафчик и достаю из самой дальней его части юбку из нежной темной замши на пластиковой вешалке.

И швыряю Лайле.

– Только не вздумай в ней трахаться.

Она довольно улыбается и растягивает юбку, любуясь.

– Спасибо.

Я хватаю пенал, в котором лежит куча карандашей для рисования, и телефон.

– Что у тебя сейчас? – интересуется Лайла, перекинув юбку через локоть. – Искусство?

Я киваю.

– Никак не могу понять, почему ты его не бросишь. Ты же его терпеть не можешь.

Я запираю шкафчик, слышу, как звенит звонок, и вижу, как толпа приходит в движение.

– Уже почти конец учебного года. Продержусь.

– М-м-м, – рассеянно отвечает Лайла. Скорее всего, она не расслышала, что я сказала. – Ладно, пойдемте. – Она поворачивается к Мел и Кейтлин, потом бросает взгляд на меня и отходит назад. – Увидимся за обедом, хорошо? И еще раз спасибо.

Все трое исчезают в глубине коридора, теряясь в толпе учеников. Идут на испанский, сегодня он у них первым уроком. Все куда-то несутся, бегут по лестницам, захлопывают шкафчики, заскакивают в классы… А у меня боль в груди усиливается. Живот уже горит от напряжения, настолько мне тяжело дышать. Я иду по коридору, опираясь рукой на шкафчики, чтобы не упасть.

Встречаюсь глазами с Брендоном Хевиттом, одним из друзей Трея, улыбаюсь ему на ходу. Вскоре все двери закрываются, а толкотня и болтовня сходят на нет. Мои легкие при каждом выдохе испускают тихий свист, словно у меня в горле маленькие невидимые струны.

Я медленно закрываю глаза и с трудом открываю их, мир вокруг начинает вращаться.

Втягиваю в себя столько воздуха, сколько могу. Никто не видит, как белеют от напряжения мои руки, потому что я изо всех сил прижимаю к себе книги, и никто не знает, что у меня в горле, свистя, летают иглы, как по взмаху волшебной палочки. Я изо всех сил стараюсь не закашляться.

Я прекрасно умею притворяться.

Последняя дверь наконец закрывается. Я быстро залезаю рукой под юбку и вытаскиваю ингалятор, который всегда там спрятан. Подношу ко рту, нажимаю на кнопку и с трудом вдыхаю лекарство. Эта горькая взвесь всегда напоминает мне чистящее средство, которое в моем детстве мама во время уборки разбрызгивала по дому для дезинфекции. Мелкие капли спрея достигают дальней стенки носоглотки и медленно оседают в горле. Прислонившись к стене, я снова нажимаю на ингалятор, увеличивая дозу лекарства, и закрываю глаза, уже чувствуя, как уменьшается давление на грудную клетку.