Человек он был занятный, возможно, несколько в духе старых представлений о художниках, то ли совсем не заботившихся о своей внешности, то ли намеренно живописных, с копной светлых волос, которая, если она вам нравится, напоминала Галахада, а если нет, то Степку-Растрепку.

Обратите внимание, в нем не было никакой изнеженности, и в положении его не было ничего странного – он был демобилизован по состоянию здоровья и занимался необходимым трудом, а не просто уклонялся от службы. А тогда у него был короткий, но вполне заслуженный отдых.

Что до капитана Гэхегена, надо четко признать, что даже во время их ссоры, даже в последние дни, полные ненависти и, надеюсь, безумия, капитан ни разу не допускал никаких насмешек по данному поводу и не чванился своей формой. Капитан носил в то время форму, он приехал с фронта в короткий отпуск, который намеревался провести в соседней гостинице, а на самом деле проводил в моем доме.

Вам будет понятно, почему я не хотел бы говорить об этом деле; то, что он был в коротком отпуске, привносило какую-то нервозность в его бурное ухаживание за моей дочерью. Некоторые считают, что женщины не обращают на это особого внимания, но я предпочел бы не допускать лишних предположений. Нам следует заниматься исключительно фактами, а они таковы.

Однажды вечером, в сумерках после захода солнца, мы с доктором прогуливались у меня в саду, а вскоре присоединился к нам и Альберт Айрс. Я как раз приглашал моего друга Грина заглянуть к нам и составить нам компанию за обедом, но он был утомлен научными трудами, казался бледным, усталым и от приглашения уклонился несколько сухо и рассеянно. Я даже подумал, что он заболел.

– Он вообще не очень здоров и не может ходить слишком долго, – неожиданно вмешался мистер Понд. – Помните, что он – калека.

Присутствующие перевели на него взгляд, как будто не видели смысла в его замечании, но следующие слова, весьма миролюбивые, привели их в полное замешательство.

– Ключ к тайне в том, что доктор Грин – калека.

– С подобными предположениями я не согласен, они необдуманны, – отрывисто произнес викарий. – Но я продолжу и поведаю вам, что же случилось на самом деле. Вы убедитесь, что это никак не связано с хромотой доктора Грина.

Прогуливаясь по саду, мы задержались под гигантским вьюном, поднимавшимся из клумбы прямо к балкону, и Айрс как раз обратил наше внимание на его мощь и великолепие, когда все мы ужасно испугались. Вьюн на наших глазах затрясся и заколебался, как огромная змея, заволновались листья, вся крона сотряслась, словно началось маленькое землетрясение, невероятное в спокойном саду. Затем появились длинные, просто великаньи ноги, качавшиеся над нашими головами. Капитан Гэхеген, промахнувшись с последней опорой, спрыгнул на мощеную дорожку и, широко улыбаясь, предстал перед нами.

– Умоляю, простите меня, – сказал он, – я наношу дневной визит. Я зашел на чай, точнее сказать, запрыгнул на чай, и теперь только выпрыгнул.

Я ответил, возможно, несколько прохладно, что всегда рад посетителям, но они обыкновенно входят через парадную дверь. А он спросил, и довольно вызывающе, неужели мне непонятна поэтичность Ромео и романтика лазанья на балкон. Я предпочел не отвечать, но мой друг, доктор Грин, смотрел на вьюн со странным любопытством, что, скорее, было некоей причудой, он ведь пристрастен к ботанике, после чего с тонкой язвительностью произнес: «Не насмешка ли над Ромео, что на балкон может залезть такое растение?.. Вряд ли увидишь, как оно звонит в колокольчик и входит в парадную дверь. Когда не классифицируешь, умение лазать – не самый надежный признак.