Ситуация была серьезной. С ошеломляющей быстротой, проявляя зверскую жестокость, Гвамбе овладел Иорданией, Сирией, Турцией и Болгарией. Там, где его войска встречали сопротивление, мирное население уничтожалось тысячами. Разработанный для использования в атомной физике космический лучевой накопитель, плод совместной работы африканских и европейских ученых, после снабжения его геронизированньгм вольфрамовым отражателем превратился в орудие смерти. С этого момента сопротивления агрессору больше не было. За час до нашего возвращения капитулировала Италия, дав согласие на пропуск войск Гвамбе через свою территорию. Немецкие армии скапливались вдоль границы со Штирией и Югославией, но по-настоящему масштабного военного столкновения еще не было. Немцы угрожали применить водородную бомбу в случае, если Гвамбе осмелится пустить в ход лучевой накопитель, так что было вполне возможно, что теперь последует затяжная война с применением обычных вооружений. Система противовоздушной обороны США сбила уже четырнадцать мощных фугасных ракет, одна из которых подняла пожар в Лос-Анджелесе, не утихавший целую неделю. Американцам трудно было наносить ракетные контрудары, поскольку войска Гвамбе были рассредоточены по огромному региону. Но незадолго до нашего прибытия президент заявил, что впредь всякий раз, как только американской системой ПВО будет фиксироваться проникновение в воздушное пространство Соединенных Штатов африканской ракеты, на территории Африки будет уничтожаться один город средней величины. Всему миру было ясно, что это не та война, где кто-то надеется выйти победителем; всякая «ответная» мера является лишь очередным шагом навстречу взаимному уничтожению. Общее мнение о Гвамбе было как об одержимом страстью к убийству маньяке, представляющем одинаковую опасность как для собственного народа, так и для мира в целом. Весьма странно, но того, что Хазард в равной степени безумен и опасен, никто себе почему-то еще не уяснил. В течение двух недель, когда Гвамбе прибирал к рукам страны Средиземноморья, Германия и Австрия спешно проводили мобилизацию. Немецкие ракеты произвели большие разрушения в Кейптауне, Булавайо и Ливингстоне, но согласованных военных действий против Африки еще не было. Когда пошли слухи, что Хазард вводит на территорию Австрии передвижные ракетные установки для водородных боеголовок, к нему обратились одновременно русский премьер и американский президент с просьбой не применять ядерного оружия. Ответ Хазарда был уклончивым. Люди, по всему, полагали, что Хазард будет действовать благоразумно. Но мы-то об этом имели более подробное представление (равно как и президент Мелвилл; последний имел достаточно здравого смысла, чтобы держать свое мнение при себе).

Ракетопланом нас доставили в Вашингтон; в полночный час состоялся совместный ужин с президентом. Мелвилл также выглядел разбитым и больным, но полчаса пребывания с нами восстановили его душевные силы. Обслуживающий персонал Белого Дома проявил изумительную изворотливость, организовав из имеющихся в наличии продуктов импровизированный ужин на пятьдесят персон, накрыв для всей компании стол в большом обеденном зале. «Ума не приложу, как вам только удается сохранять такой безучастный вид», — были едва не первые слова президента, обращенные ко мне.

— Потому что, как мне думается, мы можем остановить эту войну.

Это, я знаю, было единственно то, чего ему хотелось услышать. Я не стал добавлять, что мне теперь стало как-то безразлично, уничтожит себя человечество или нет. Ощущать себя вновь среди этих жалких, сварливых, узколобых человеческих особей причиняло раздражение.

Он спросил, как мы думаем остановить войну.

— Прежде всего, господин президент, нам надо, чтобы вы позвонили на центральную телестудию и уведомили, что через шесть часов выйдете в эфир с сообщением для всего мира.