Совсем как на свадьбе, подумал Найэл, еще немного, и Папа встанет, чтобы провозгласить тост за здоровье новобрачной. А новобрачной будет Мария.

Мария сидела в дальнем конце стола. Раза два за время ужина она бросила на Найэла взгляд и помахала ему рукой, но думала она не о нем. Пару раз он танцевал с Селией, но больше ни с кем. Марию он не стал приглашать. Оркестр слишком гремел. Человек, игравший на саксофоне, очевидно, считал себя изобретательным и оригинальным, но не отличался ни изобретательностью, ни оригинальностью. Малого за роялем не было слышно. Саксофон все время заглушал его. Сам вид рояля служил для Найэла дополнительным раздражителем. Ему очень хотелось выставить всех из зала и самому сесть за него.

— Ты выглядишь ужасно сердитым. В чем дело?

Справа от него сидела новая гостья, которую раньше он не видел. Она-то с ним и заговорила. Ее лицо казалось знакомым: дружелюбные карие глаза, довольно большой рот и волосы с квадратной челкой.

— Папа послал меня поговорить с тобой, — сказала она. — Ты меня не помнишь. Я Фрида.

Она жила в Париже и давно знала Папу и Маму; она была забавной, веселой и очень доброй. Много лет назад, вспомнил Найэл, она водила их всех смотреть Concours Hippique. Как все меняется с возрастом. Оказывается, что Папины друзья, которые когда-то казались такими старыми, высокими и недоступными, такие же люди, как и вы.

— Вот уже лет десять, как я никого из вас не видела, — сказала Фрида. — Ты был таким забавным малышом, очень стеснительным и застенчивым. Сегодня я сидела в первом ряду. Мария была очень хороша. Она превратилась в совершенно очаровательное существо, как, впрочем, и все вы. Теперь я кажусь себе очень старой.

Она погасила сигарету и тут же закурила другую. Найэл и это помнил. Фрида постоянно курила, и у нее был длинный янтарный мундштук. Она была милой, ласковой и очень высокой.

— Ты никогда не любил банкеты, ведь так? — сказала Фрида. — Я тебя не виню, хотя сама очень люблю встречаться с друзьями. Ты стал очень похож на свою мать. Тебе говорили об этом?

— Нет, — ответил Найэл. — Похож на Маму… Как странно…

— Надо же, ты меня удивляешь.

Мария уже встала из-за стола и танцевала с тем мужчиной. Но Найэл не видел их среди других пар. И вдруг он почувствовал, что Фрида, которая в те далекие годы была так добра к нему на Concours Hippique, — его друг и союзник. Он вспомнил, как в тот день она купила ему пачку миндального печенья, а когда ему захотелось в туалет, он не постеснялся сказать ей об этом. Она отнеслась к его сообщению как к самому обычному делу. Даже странно, как долго помнишь подобные вещи — годы и годы.

— Больше всего на свете я люблю музыку, но играть не умею, — сказал он, — играть по-настоящему, как мне бы хотелось. И не ту чепуху, какую сейчас исполняет оркестр. Но только такие ритмы и приходят мне в голову. А это ужасно. Просто ужасно.

— Почему ужасно? — спросила Фрида.

— Потому что это не то, чего я хочу, — ответил Найэл. — У меня в голове масса звуков, но они никак не выходят наружу. Вернее, выходят, но складываются только в глупые танцевальные мелодии.

— По-моему, это не имеет значения, — сказала Фрида, — была бы мелодия хороша.

— Но это такая ерунда, — сказал Найэл, — кому охота сочинять танцевальные мелодии?

— Многие пожертвовали бы глазом за такое умение, — возразила Фрида.

— Ну и пусть, — сказал Найэл. — Могут взять мои.

Фрида продолжала курить через длинный мундштук, и ее глаза смотрели доброжелательно. Найэл чувствовал, что она понимает.