Выслушав мой подробный рассказ, секретарь кивнул и сделал несколько заметок в блокноте. Он задал несколько вопросов, самым странным из которых стал:

— Тебя кто-нибудь заметил сегодня?

Вопрос застал меня врасплох. Если мы понимали, что нас выследили, или что за нами наблюдают во время задания — мы были обязаны сообщить об этом.

— Нет, сэр, — ответила я.

— Может быть, по дороге на задание, или обратно? — спросил он.

— Нет, вообще ни разу.

Он кивнул.

— Есть какая-то причина, по которой вы об этом спрашиваете? — произнесла я.

Он покачал головой и кашлянул. Я услышала странный, потрескивающий звук. Это было его особенностью, отличительной чертой. Точнее — его единственной отличительной чертой.

Самым подходящим определением для секретаря было — «обычный человек». Насколько я могла определить «на взгляд», ему было около пятидесяти, он был среднего роста, обычного телосложения, с ничем не примечательным цветом волос, незапоминающимися глазами и самым обычным лицом. Он носил темные костюмы, его голос всегда был ровным и негромким. В нем не было ничего запоминающегося или привлекающего внимание — кроме, конечно, его беспорядочной коллекции блокнотов.

И его кашля.

Не думаю, что кашель был следствием какой-то болезни. Скорее, это была нервная реакция или привычка. Просто время от времени он прочищал горло. Но, когда он делал это, кроме обычного покашливания слышался другой звук — залегавший ниже, звучавший, словно эхо или тень. Потрескивание. Я не могу подобрать другого слова: колючее потрескивание, словно помехи, которые можно слышать в сигнале вокса, как статические разряды, как звук от сминания чего-то очень сухого и хрупкого.

Это было странно и необычно. Это было первое, что привлекло мое внимание к секретарю. Первое — и последнее.

Секретаря звали Эбон Настранд. Но мы обращались к нему только по его должности.

Он снова кашлянул, я снова услышала потрескивание, похожее на статический шум в воксе. Казалось, он пытается вытолкнуть из своего горла что-то сухое, колючее, как песок, и рыхлое, как синтетическое волокно.

— У меня есть причина, Бета, — начал он. Но тут открылась дверь, и в комнату без стука вошел молодой мужчина.

— Прошу прощения, секретарь, — произнес он. — Я не думал, что вы не один.

Я замерла, это было настоящим сюрпризом. Этот вломившийся без стука парень был никем иным, как Юдикой Совлом.

— Юдика? — произнесла я.

— Бета, — он улыбнулся, но улыбка получилась неуверенная и довольно нервная — так улыбается кто-то, кого застукали за чем-то недозволенным. Он бросил взгляд на секретаря, словно ожидая подсказки, что делать дальше.

— Ты вернулся, — произнесла я, вне себя от изумления. Сказать по правде, я была настолько удивлена, что не обратила особенного внимания на выражение неловкости, появившееся на его лице, когда он вошел и увидел меня.

— Ну да, — ответил он с веселым смехом и улыбкой… улыбкой, которую я так хорошо помнила.

— Сюда еще никто не возвращался, — заметила я. Это было правдой. На моей памяти и насколько я могла судить по рассказам других студентов, которые уже были старшекурсниками, когда я только поступила сюда, ни один из учеников Зоны Дня не возвращался сюда после выпуска.

Юдика Совл был старше меня на три года, он завершил обучение и покинул школу две зимы назад.