— Нам нельзя оставаться на улице, — заявил Юдика, пока мы приближались к одному из пунктов проверки — бойцы из городской охраны останавливали машины и пешеходов, чтобы проверить пропуска.

— Нельзя, — согласилась я. Мы оба были покрыты грязью, побиты, и следы крови на нашей одежде вряд ли делали наш вид заслуживающим доверия. Ко всему прочему, мы двигались со стороны Хайгейтских холмов.

— Нужно идти окольным путем, — сказала я.

Он явно занервничал.

— Это единственная дорога, — настаивала я.

Мы вернулись к Аллее Палистера, напротив маленького парка с мертвыми деревьями и мемориальными досками, перелезли через стену и оказались на запретной улице, которая тянулась через район Пэдлок Хилл в сторону Дельгадо-Сквер.

Безлюдные улицы Тропы Скорби сейчас казались особенно мрачными и безмолвными. Дождь висел в воздухе сплошной стеной, и покинутые здания словно пялились на нас сверху вниз своими слепыми окнами. Они были похожи на черепа. Мне казалось, что я иду по склепу или громадной усыпальнице под неотрывным взглядом пустых глазниц из-за каждого поворота катакомб. До сих пор мне нравилось ходить этой дорогой, но теперь она угнетала меня. Я вдруг ощутила, насколько неправильной была идея закрыть городскую улицу, оставив ее постепенно разрушаться — и насколько жутко и противоестественно выглядит некогда оживленная магистраль, когда с нее исчезает жизнь и обычная деловая суета.

Священный Путь был странным, и, сказать по правде, довольно извращенным проявлением благочестия.

Более того — с внезапной ошеломляющей ясностью я почувствовала, что с тех пор, как Священный Путь стал запретным местом, с тех пор, как он, заброшенный и погрузившийся в могильную тишину, стал медленно разрушаться, превращаясь в поросший сорняками пустырь, здесь больше не было места ни для кого живого.

Особенно для нас.

По поведению Юдики было заметно: ему кажется, что за нами следят… или даже что кто-то идет по нашим следам. После этой ночи, наполненной ужасными, травмирующими событиями, мы оба были обессилены свалившимся на нас шоком, и это привело к настоящей паранойе.

Впрочем, хотя я и пыталась успокоить его, мои собственные ощущения были такими же, как у него. Я чувствовала, что за нами следят.

— Нам надо уходить, — произнес Юдика. — Здесь небезопасно.

— У тебя разыгралось воображение, — ответила я, не чувствуя, впрочем, особенной уверенности. — На этой улице мы можем встретить разве что несчастных Слепошарых Вояк, но они нам ничего не сделают — у нас ведь выключены манжеты.

Он кивнул. Потом проверил свой манжет.

— Бета, — едва слышно произнес он.

— Что?

Он молча показал свое запястье. Во время битвы на чердаке — несомненно, когда женщина-телекинетик швыряла его от стены к стене — он ударился обо что-то манжетой, и это заблокировало механизм. Он оставался включенным, и у нас не было ничего, чем можно было бы освободить и повернуть кольцо-переключатель.

Юдика превратился в обычного человека. Сейчас его ментальная «пустота» не могла сделать его невидимым для убийц из банд Слепошарых.

— Прости, — продолжал он. — Я должен был заметить. Я подставил нас обоих.

Я хотела сказать им, что он не виноват — но не смогла.