Один из них - Левиафан, другой - Бегемот.

4

Бесспорно, что французская революция - это начало. Nescio quid majus nascitur "Iliade"25.

Вдумайтесь в это слово. "Рождение". Оно соответствует слову "Освобождение". Сказать: мать освободилась от бремени - это все равно, что сказать: ребенок родился. Сказать: Франция свободна - все равно, что сказать: человеческая душа достигла зрелости. Подлинное рождение - это возмужалость. Четырнадцатого июля 1789 года час возмужалости пробил.

Кто совершил 14 июля?

Париж. Огромная государственная тюрьма в Париже была символом всеобщего рабства.

Всегда держать Париж как бы в оковах - такова во все времена была задняя мысль монархов. Стеснять того, кто нас стесняет,- такова политика. В центре Бастилия, по окраинам - крепостные валы; что ж, так царствовать можно. Обнести стенами Париж было идеалом. Незыблемый покой за стенами; Парижу пытались навязать монашеский образ жизни. Отсюда - тысяча предосторожностей против роста этого города и множество крепостных стен с башнями и запертыми воротами. Сперва римские валы с прильнувшим к ним близ Сен-Мерри домом аббата Сугерия, потом стена Людовика VII, потом стена Филиппа-Августа, потом стена короля Иоанна, потом стена Карла V, потом таможенная стена 1786 года, потом эскарп и контрэскарп наших дней. Монархия только тем и занималась, что воздвигала вокруг города стены, а философия - тем, что их разрушала. Каким образом? Просто-напросто излучением мысли. Нет силы могущественнее. Луч сильнее любой стены.

Обнести Париж стеной - выход из положения; умалить значение Парижа было бы другим выходом. Те, кому он страшен, подумали об этом. Почему бы немного не обескровить этот чудовищный и чудесный город? И пытались. Генеральные штаты охотно созывали в Блуа; Бурж провозглашался столицей; время от времени короли отсылали парламент в Понтуаз; Версаль служил отдушиной. Уже в наши дни предлагали перевести Политехническую школу в Орлеан, медицинский факультет - в Тур, юридический - в Руан, сюда - Академию, туда - кассационный суд и т. д. Таким путем думали расколоть Париж; но расколоть брильянт - это то же, что разбить его на мелкие кусочки. Вместо одного большого Парижа получалось двадцать маленьких. Чудесный способ обратить тридцать миллионов в тридцать тысяч франков. Спросите ювелира, что он думает о том, чтобы раздробить брильянт "Регент".

Одно роковое, если хотите - жестокое, событие расстроило все эти замыслы.

Хотя всякое сопоставление фактов материальной жизни с фактами духовной жизни может быть лишь приблизительным, все же можно считать, что в известных случаях материальный рост является мерилом роста духовного. Первоначально весь Париж помещается на острове Богоматери; затем птенец пробивает клювом скорлупу: он перебрасывает мост; потом, при Филиппе-Августе, он занимает площадь в семьсот арпанов и приводит в восторг Вильгельма Бретонца; позднее, при Людовике XI, его окружность составляет три четверти лье, и он вызывает восхищение Филиппа де Комина; в семнадцатом веке он уже насчитывал четыреста тринадцать улиц и своим видом ослепил Фелибьена. В восемнадцатом веке он совершил революцию и ударил в набат: тогда в нем было шестьсот шестьдесят тысяч жителей. Сейчас их у него - миллион восемьсот тысяч. Это более мощная рука, которая может раскачивать еще более мощный колокол.

Набат наших дней - это набат мира, это широкий, радостный звон труда, призывающий нации показать все лучшее, что ими создано.

5

В грядущем всегда есть доля современности; в наших детях всегда есть нечто от нас самих. Цивилизация проходит через различные фазы, всегда испытывая влияние фазы предыдущей. В наши дни во все, что есть, и во все, что будет, входит частица Французской революции. И нет ни одного события в жизни человечества, которое так или иначе не испытало бы этого влияния. Словно что-то давит на вас сверху, и кажется, будто грядущее спешит и ускоряет шаг.