38

— Пойду посмотрю, что с ней, — сказала Джинни и направилась в сторону небольшой зеленой полянки, расположенной в окружении ив в дальнем углу сада. Я не слышала, о чем они говорят, но видела, как Полина качает головой, обхватив ее руками. Неожиданно меня осенило: Полина влюблена в моего мужа и переоценила свою стойкость, пригласив меня в столь долгое путешествие, когда приходилось постоянно терпеть мое общество. Как только эта мысль оформилась в моем сознании, я сразу поняла, что это не бред ревнивой жены, а факт, который не изменить. Гуляя по саду, она услышала, как он говорит, что ей не видать счастья. Эрнест и я были этим садом и могли только разрушить ее, что уже и происходило.

На полянке Джинни, склонившись над Полиной, шептала какие-то успокаивающие слова, и та понемногу приходила в себя. Но когда Джинни попыталась привести ее туда, где ждала я, она начала сопротивляться. В конце концов Джинни вернулась одна.

— Не знаю, что сказать. Она — все равно что ящик Пандоры. Настроение меняется молниеносно. Так и в детстве было.

— Джинни, будь со мной откровенна. Здесь замешан Эрнест? Полина влюблена в него?

Джинни с удивлением взглянула на меня. Темно-карие глаза недвусмысленно смотрели из-под ровной линии черной челки.

— Думаю, они любят друг друга.

Такой поворот я не предусмотрела и потому почувствовала себя круглой идиоткой.

— О-о, — только и сказала я.

Конец путешествия прошел как в тумане. Был еще один бесконечный день, который я вынесла с превеликим трудом. Я не могла взять себя в руки и притвориться, что ничего не произошло. И мне было тяжело вежливо общаться с Полиной и Джинни. Поразительно, но после того, как тайна Полины открылась, обе женщины, похоже, почувствовали облегчение и стали получать удовольствие. Я даже подумала, что путешествие они спланировали специально, чтобы сообщить мне об этом романе.

Возвращаясь той же дорогой, мы видели на расстоянии все те же замки — освещенные солнцем или укутанные туманом, словно те были из гелия. Но теперь я не замечала их красоты. В моей голове тоже все заволокло сплошным туманом: я спрашивала себя, как далеко все зашло между Эрнестом и Полиной и что будет со всеми нами. Стали они любовниками в Париже, когда Эрнест уехал в Нью-Йорк, а потом вернулся, или еще раньше — в Шрунсе? Последнее было особенно невыносимо. Ведь это был наш Сад любви. Наше самое любимое место. Но, может, ничего надежного уже не осталось.

В Париже Джинни и Полина привезли меня к лесопилке и там высадили. Они не просили разрешения подняться, а я их не пригласила. Даже если ей этого хотелось, Полина не подняла глаза на окна второго этажа, чтобы узнать, видит ли ее Эрнест. В шляпке мышиного цвета, она сидела, глядя прямо перед собой; попрощались мы холодно, как чужие люди.

Наверху Эрнест читал, лежа на кровати, а Мари Кокотт гуляла с сыном. Когда я вошла и встала у дверей, дрожа, не в силах снять пальто и шляпу, он отложил книгу и внимательно посмотрел на меня, а в его глазах мелькнула догадка.

— Ты влюблен в Полину, — произнося эти слова, я заставила себя встретиться с ним глазами.

Плечи его на мгновение напряглись. Он сжал руки в кулаки, потом разжал, но не сдвинулся с места.

— Ну?

— Что «ну»? Мне нечего тебе ответить. И я не стану отвечать.

— Почему, если это правда? — Дыхание мое прерывалось; смотреть на Эрнеста, смущать его взглядом становилось все труднее, как и притворяться, что я контролирую ситуацию.

— Кому нужна эта правда? Есть вещи, о которых не следует говорить.

— А как насчет вещей, которые не следует делать? — Мой голос взлетел вверх.