Несмотря на революционный дух, царивший в стенах Тампля, на то, что маленького короля заставляли распевать санкюлотские песни и «Марсельезу», королева обращалась к сыну не иначе как «ваше величество» – с того дня, как был казнен его отец. Изредка она называла его «сын мой», но никогда – по имени… Мальчик должен был запомнить, кто он. Возможно, королева предчувствовала, что уже недолго сможет влиять на сына.

Шарль Луи жался к ногам матери, притихший и робкий.

– Сколько уже, Сюзанна?

– Одиннадцать, ваше величество.

Мало-помалу здесь собирались все заговорщики. Явился Мишони, а за ним и хромой Лепитр, подошли Батц с Кортейем. Батц, переодетый в потрепанную форму простого солдата, держался уверенно.

– Я приказал погасить огни, чтобы с улицы думали, что Тампль спит.

– О, я уверена, что вы все делаете правильно, – прошептала королева.

– Благодарю вас, ваше величество. Будьте уверены, я для вас и жизни не пожалею.

– Да, я знаю… Знаю, как вы пытались вырвать моего супруга из рук толпы. Вы мужественны, барон.

Королева была спокойна, но я не чувствовала в ней уверенности. Казалось, она согласилась на побег, потому что здравый смысл говорил ей об опасности нынешнего положения. Но в побеге она была явно не уверена и внутренне готова к худшему.

– Могла ли я подумать, что у меня окажется столько верных друзей? Когда у меня был трон, я зналась только с высшей аристократией. Но все мои подруги оставили меня без всякого сожаления. А на помощь пришли те, о ком я раньше даже не знала – вы, барон, и вы, мой дорогой Тулан… А сколько неприятностей доставила я вам, Сюзанна!

Я опустила голову. Не могла же я признаться, что участвую в заговоре только под давлением Батца…

– Все ли у вас спокойно, Кортей?

– Все, – отвечал комендант Тампля. – Есть, правда, одно обстоятельство, которое меня тревожит…

– Что случилось? – спросил барон.

– Не явился один из солдат… Он получил от вас деньги, барон, и до сих пор был очень покладист. А теперь, в решающий час, не явился.

– Бедняга просто испугался, – мягко сказала королева.

Барон нахмурился. Всем мелочам, даже самым незначительным, он привык придавать большое значение. Я знала его слова: «Все великие дела чаще срывались из-за ничтожных мелочей, на которые никто не обратил внимания».

– Я пойду посмотрю, что там болтают солдаты.

Батц ушел. Некоторое время после его ухода все молчали, подавленные тревожным предчувствием. Испуганно сопел Шарль Луи, прижимаясь личиком к руке матери. Принцесса Мари Тереза, спустившаяся с верхних этажей, ничего не понимала в этом молчании и не решалась расспрашивать.

– У меня есть все основания полагать, – дрожащим голосом произнес хромой комиссар Лепитр, – что этот неявившийся солдат вовсе не испугался, а просто пошел в Коммуну и донес о побеге.

– Коммуна? – переспросила я. – Да она же вся подкуплена Батцем! Эбер, Шометт – все они продались барону. Они любой донос бросят под стол, и все дела!

Звук моего голоса утонул в каком-то шуме. Какие-то тяжелые удары, стук, крики заставили всех содрогнуться. Непонятный, неожиданный шум внезапно прекратился, но лишь на мгновение: вскоре раздались два пистолетных выстрела, а между ними – грубый оглушительный окрик:

– Кортей, Мишони, свиньи проклятые! Открывайте, черт возьми, язви вас в кочерыжку!

Грубые слова, к которым примешалась непристойная брань, доносились от тюремных ворот.

– Что такое? – прошептала принцесса испуганно.