В подъезде был установлен домофон; карточка с именем Терезы Шамбор была вставлена в паз у звонка в третью квартиру. Джон позвонил, назвав свое имя и цель визита.

Когда двери лифта распахнулись, хозяйка уже стояла в дверях. На ней был белая юбка, белая же шелковая блуза с высоким воротником и туфельки цвета слоновой кости на высоком каблуке. Тереза Шамбор походила на одну из картин Энди Уорхола — белое на белом, и только кроваво-красные пятна притягивали и приковывали взгляд — помада на полных губах и коралловые цепочки-серьги, да еще кудри цвета воронова крыла, зловещей тучей окаймлявшие бледное лицо. Эффект получался совершенно театральный. «Действительно, — подумал Джон, — прирожденная актриса». Хотя с тем же успехом это мог быть и рефлекс; выработанный опытом.

Похоже было, что Тереза Шамбор собиралась уходить, — на плече ее висела черная, довольно массивная сумка.

— Не знаю, что нового я смогу вам рассказать об отце или о том несчастном в больнице, который, кажется, был с ним в лаборатории, когда... когда произошел взрыв, мистер... мистер Смит, да? — проговорила она, когда Джон шагнул к ней через порог. По-английски она говорила без малейшего акцента.

— Доктор Джон Смит, совершенно верно. Не уделите ли мне буквально десять минут? Мы с доктором Зеллербахом давние и близкие друзья, мы выросли вместе...

Тереза Шамбор глянула на часы, прикусив губу жемчужными зубками, будто подсчитывала что-то в уме.

— Хорошо, — кивнула она. — Десять минут. Заходите. Сегодня у меня спектакль, но разминку можно немного урезать.

Квартира выглядела совершенно иначе, чем ожидал агент, судя по вычурному фасаду здания. Две стены были на современный манер целиком стеклянными. Высокие, тоже стеклянные двери вели на балкон-галерею, огражденную чугунной решеткой.

С другой стороны, комнаты были просторными, но не громадными, обставленными изящной антикварной мебелью разных эпох — от Людовика XIV до Второй империи, вперемешку. Только присущий парижанам вкус хозяйки позволял гостиной не выглядеть загроможденной и нелепой; скорее в этой анахронистичной обстановке проглядывала некая невозможная гармония. Сквозь полуоткрытые двери Джон мог заглянуть в остальные помещения — две спальни и маленькая, но разумно обставленная кухня. Все очень величественно, современно и одновременно уютно.

— Прошу, — окинув агента коротким взглядом, хозяйка указала на массивную софу эпохи Второй империи.

Джон улыбнулся про себя — похоже, Тереза Шамбор сумела с первого взгляда определить вес гостя, потому что сама она опустилась в гораздо более изящное кресло эпохи Людовика XV. В дверях она показалась ему рослой и крупной, но вблизи агент осознал, что в хозяйке дома не больше пяти футов шести дюймов. И все же она могла заполнить собой не только дверной проем, но и всю гостиную. Джон понял, что на сцене мадемуазель Шамбор могла казаться рослой или невысокой, нежной или грубой юной или старой. Создаваемый ею образ скрывал истинный ее облик, подчиняя гостиную с тем же успехом, что и зрительный зал.

— Благодарю, — проговорил он. — Вы знали, что Марти... доктор Зеллербах работал с вашим отцом?

— Что это именно он — не знала. Мы с отцом были близки, но работа у нас обоих настолько разная и требующая таких усилий, что мы встречались не так часто, как нам хотелось бы. Но мы часто болтали по телефону, и отец вроде бы упоминал, что у него появился замечательнейший, хотя и весьма странный сотрудник — эксцентричный отшельник из Америки, страдающий от редкой формы шизофрении, и одновременно — компьютерный гений. Этот человек — отец называл его просто доктор Зет, — судя по его словам, просто ворвался к нему в лабораторию как-то утром, примчавшись прямо из аэропорта, и вызвался помочь.