– Помнишь, где было наше первое свидание? – спросила Хайди.

– Конечно. В рыбном ресторане на главной улице Олдборо.

– Нет, это было на второй раз.

– Первый раз не в счет, тогда мы просто встретились.

– Это верно, ты был на адском мальчишнике.

– Шафер Боба забронировал для нас всех два жилых прицепа, стоящих на приколе в парке, битком набитом пенсионерами, а единственный клуб в городишке закрывался в одиннадцать. Потом я увидел тебя и твоих подруг, возвращающихся в кемпинг, и не успел и оглянуться, как мы уже всю ночь потягивали из горла итальянское игристое, глядя, как солнце поднимается над пляжем.

Хайди ощутила, как лицо обдает жаром, точь в точь как тогда, когда Сэм наклонился к ней, чтобы поцеловать в первый раз. Тогда, после краха брака ее родителей, она не верила в «жили долго и счастливо». И даже подумать не могла, что способна влюбиться настолько крепко и стремительно…

Теплое чувство развеялось так же быстро, как и появилось. Хайди легонько подула на ногти одной руки, прежде чем приступить к накрашиванию другой.

– Кто бы тогда подумал, что однажды мы будем праздновать десятую годовщину? – произнесла она.

– Я – потому что не встречал больше никого, настолько настроенного на ту же волну, что и я. Я ни за что не мог тебя отпустить. И пока не забыл: помимо ножовки, чтобы избавиться от кандалов, что мы должны купить друг другу на праздник?

– Что нибудь оловянное.

– Значит, если б я преподнес тебе жестянку спагетти в томатном соусе в подарочной обертке, ты была бы довольна?

– Вот только попробуй – и увидишь, сколько потребуется времени проктологу для ее хирургического извлечения из твоей задницы.

– И что же было в том современном списке подарков на годовщину, что ты нагуглила?

– Бриллианты. Очевидно, они по прежнему лучшие друзья девушек.

– А я то думал, я твой лучший друг…

«Был, – мысленно отозвалась Хайди. – Когда то ты был для меня всем».

Она увидела, как Сэм галстуком протер очки. Когда они впервые встретились, он очков не носил; впрочем, тогда его борода и волосы были без проседи, да и кожа у глаз не сбегалась морщинами, когда он смеялся. Хайди задумалась, следит ли он за ее возрастными изменениями, как она следит за старением Сэма. Быть может, именно так это все и началось. Виноваты гены. Ее тело уже не так привлекательно для него, как тогда, когда любовь захлестнула их впервые. Но разве не в том суть женитьбы? Не в церемонии, не в шикарных жестах и не в годовщинах, а в том, чтобы оставаться бок о бок во что бы то ни было; стареть рядышком и любить друг друга, несмотря на изъяны. «Пока смерть не разлучит нас», – сказала она себе.

Хайди гадала, что видят другие, глядя на нее. В своем воображении она оставалась двадцатилетней девушкой, у которой вся жизнь впереди. На самом же деле – сорокалетняя мамаша двоих детей, чья некогда густая белокурая шевелюра уже теряет свой лоск. Зубы пора бы уже отбелить, а линия подбородка теряет свою упругость. Увлекая ее книзу, тяготение заодно потащило за собой и ее веснушки. Сегодня они похожи не на милые коричневые пятнышки, а скорее на жирные кляксы. С годами загрубела не только ее наружность, но и личность. Из за работы видеть в людях хорошее ей стало куда трудней. И она напрочь разучилась плакать – хоть от счастья, хоть от горя. Порой ей даже кажется, что ее изваяли из камня; проломи твердую скорлупу – и внутри наткнешься на такую же непрошибаемую твердость.

– Ты когда нибудь тосковал по тем дням? – вдруг спросила Хайди.

– По каким тем?

– Когда мы могли пить и курить и ходить куда вздумается или валандаться по всей Европе в турне выходного дня, без необходимости тревожиться о детях?

– Порой, вроде того раза, когда они подцепили эту желудочную инфекцию перед Рождеством и дом разил, как римский вомиторий.