Трое воров бросились за Катериной, выхватив из-за голенищ и поясов ножи. Но пекариха закричала во все горло, резким, пронзительным голосом.

— Люди! Помогите! Наших убивают! Бандиты!

На ее крик зашлись истошным лаем собаки, с грохотом открывались двери, окна. Поселковый люд выскакивал во дворы, на улицу.

— Где бьют? Кого?

— Что случилось? Кто кричал? — оглядывались вокруг, не понимая, кто звал на помощь.

Но завидев мчавшуюся Катерину и догоняющих ее мужиков, бросились на помощь женщине, нагнали, сшибли с ног ее преследователей. И, повалив на землю, колотили нещадно. Хотя и не знали, что причинили они бабе. Та бежала, не оглядываясь…

Сеймчанцы не выпускали пойманных воров. Те пытались вывернуться, сбежать. Но их держали крепко. Толпа людей взяла в плотное кольцо и не спускала с них глаз.

За каждую попытку к бегству отвешивала щедрые тумаки и зуботычины. Их волокли в милицию.

Капеллан был уверен, что законники давно убили Катерину и теперь стремачат за углом драку. Чтобы в случае появления кого постороннего крикнуть — атас!

Чубчик не оглянулся на Катерину, он дрался с Капелланом на кулаках. Пускал в ход ноги, голову. Материл пахана по-черному. Говорил, что заставит его, гада, землю грызть у своих ног.

Капеллан, почернев с лица, сквозь зубы проклинал Чубчика. За то, что тот помешал сбежать с зоны. Высветил, заложил своей лягавой. За дополнительный срок, который получил он при поимке. Он пару раз зацепил Чубчика на кулак. Но сбить с ног не удалось. И едва покачнувшись, Сашка снова бросался на Капеллана, не давая ему отдохнуть, опомниться, прийти в себя.

Чубчик изматывал Капеллана. Сыпал один за другим удары на его голову, тело. Валил с ног, но не пользовался беспомощностью, ожидал, когда встанет на ноги, чтобы нанести следующий удар.

Капеллан кипел от ярости. Он никак не мог достать Чубчика всерьез. Тот был словно заговорен.

— Дрожи, падла! Меня не приморишь, кишка тонка! За мной «малина», вся зона! Ты приговорен сходкой! Продался? Хана тебе! — Капеллан нырнул от Сашкиного кулака вниз, поймал из рукава рубахи нож, внезапно выпрямился и… рассмеялся.

Чубчик не сразу понял. Увидел наборную рукоять, торчавшую из груди, залитую кровью рубаху. Выдернул из-за пояса нож, с которым не разлучался на рыбалке. Взмахнул им коротко, резко. Но так и не увидел ничего… Попал или промазал?

Нож пробил горло Капеллана насквозь. Из него фонтаном кровь хлестала. На пыль и траву. На первую росу.

— Чубчик! Сашка! — кинулся Кузьма к пахану. Но было поздно… Руки Сашки, измазанные кровью, еще совсем теплые, разжались. Впервые совсем беспомощно.

— Пахан! Мать твою в суку! Чего развалился? Хиляем! — подскочили кенты к Капеллану. Но, увидев пробитое насквозь горло, поняли: не слышит их фартовый. Ушел от них. Один. Не предупредив никого.

— Линяем, — спохватились фартовые.

— Стоять! — послышалось громкое со всех сторон.

— Ну, падла, Огрызок, прощайся с тыквой! Засветила, навела твоя шмара! Обоих замокрим! — пригрозил Жаба.

Кузьма стоял на коленях перед мертвым Чубчиком. Ему не верилось… Он смотрел в спокойное, слегка побледневшее лицо того, с кем совсем недавно говорил о жизни. И вдруг невольно вспомнил Сашкин сон… Кузьма глянул на небо. Белая ночь. Она смотрела в лица живых и мертвых одинаково холодно и бездушно. Что ей жизнь или смерть? Кого-то не стало, кто-то появился на свет…

Бежит Валентина к дому Кузьмы. Еще не видела мертвого мужа, никто не успел ей сказать ничего, само сердце бабье беду почуяло. Кричит на весь свет. Болит нестерпимо. Его не проведешь, не обманешь.

— Саша! — остановилась перед телом. Упала на колени.