Сторож, ругаясь, закрыл за ними ворота кладбища.

* * *

— Снова вооруженное нападение! Ночью на третьем участке! Сторож убит. Двоих прямо в универмаге взяли! Какие будут указания? — прокричал телефон тревожным голосом.

— Пришли за мной машину. Обеспечь кабинет для допроса, — как можно тише, чтобы не разбудить жену, проворчал в трубку Машуков.

Было шесть утра, когда Руслан, предъявив пропуск и сдав дежурному пистолет, прошел сквозь кованые ворота следственного изолятора. Мрачными коридорами разводящий провел его в отведенный ему кабинет. Привинченные к полу стол, стул и табурет — вот вся обстановка. Руслан сел, закурил и, помедлив минуты две-три, нажал кнопку вызова, вмонтированную в ножку стола. Вошел маленький худой мужичонка. С острым, желтым, сморщенным, как печеное яблоко, лицом. Глаза его заскакали по столу, стенам. Потом застывшими шильцами замерли на зарешеченном окне. И вдруг — перескочили на следователя.

— Проходите, садитесь, — предложил Машуков.

Мужичонка просеменил к табурету. Не мигая, уставился в пол.

— Имя, фамилия? — спросил Руслан.

— По ксивам иль по фене?

— То и другое, — потребовал жестко следователь. Назвав себя, вор откашлялся и добавил:

— А еще Блоха я. Так-то оно сподручней. Следователь согнул голову. Поморщился.

— Ну и кличка, — вырвалось невольное.

— А что? Я ее не стыжусь. Она мне родней своей шкуры, файная кликуха, — растянулись в улыбке тонкие губы-змейки.

— За что ж ее получили?

— Блохин был такой. До войны. В Ростове жил. Миллионер. Подпольный, конечно. Многие фартовые тряхнуть его хотели. Да не получалось. А мне удалось. И, заметьте, чисто, без мокрого дела. С того дня я — Блоха, навроде тезки тому Блохину. Чего ж мне стыдиться?

— А миллион свой отдал Шефу?

— Какому еще Шефу? Я сам по себе. Да и не миллион, поменьше куш сорвал.

— Где срок отбывали? Сколько судимостей? — посуровел Руслан.

— На Колыме, гражданин начальник. Дознались про Блохина. Хоть он и помалкивал. Ну и закатали. А вторично в сороковом году лично вы меня законопатили. Вы-то, может, и забыли, а я помню, по чьей милости второй срок мучился. Вы тогда совсем зеленым были. Кличками не интересовались.

— Значит, старый знакомый? — усмехнулся Руслан, поняв, что «не узнавать» вора не имеет смысла.

— Старый, старый! Как же, я вас, как маму родную, каждый день на Северах вспоминал.

— Тем более, значит, и говорить будем начистоту.

— Вы говорите, а я послушаю, — наглел Блоха.

— Видно, и последняя отсидка ничему не научила?

— Почему ж, там поневоле поумнеешь, — сжал Блоха руки в кулаки.

— А зачем же снова с фартовыми связался? Иль иначе жить не можешь, по-человечески?

— Где уж нам уж… — хрипло рассмеялся Блоха.

— Опять на Шефа работал?

— Вспомнили? Но то тогда было. Давно. Нынче никаких Шефов над собой не признаю. Всяк своей башкой жить должен. Вот я, к примеру, захотел сладко жить — горько подыхать буду. Так оно завсегда.

— Философ! Ну, а кто все же организатор? Шеф был с вами в магазине? Кто еще участвовал в нападении?

— Я сам себе организатор. И никакого Шефа не знаю. Больше ничего не скажу. С вами откровенничать нам закон не позволяет, — ухмылялся Блоха.

— Одному из ваших он тоже не позволил. Умереть своею смертью. Дамочке! Вот и ты «малине» нужен лишь до времени, покуда в общак приносил. А теперь ты будто мертвый для Шефа.