Взгляд скользит по панораме города, пока не находит в нем единственный изъян. Но весьма заметный. Черную, глянцевую, прямоугольную коробку многоэтажного дома, воткнутую нерадивым застройщиком сбоку от их старенького четырехэтажного домишки.

До чужих респектабельных лоджий ей по диагонали рукой подать и, если бы те не были всегда наглухо закрыты и не сверкали бы на солнце черными тонированными поверхностями, возможно, она бы уже свела знакомство с новыми соседями.

А так Рей лишь равнодушно скользит по дому взглядом. Как по монолиту или воздвигнутой в честь неведомого ей праздника колонне.

Когда с поздним завтраком покончено, она складывает столик, убирает табурет на холодильник, уносит патефон в жилую комнату и закрывает ставни кухонного окна, заперев те на с трудом ходящий в пазу шпингалет.

А затем, отряхнув от крошек хлопковое платье, что сегодня на ней, — любимое, коралловое в мелкий рябой цветочек и с белым воротником, Рей берет ключи, подхватывает с крючка в прихожей рюкзачок и выходит из квартиры, скрипнув на прощанье расстроенной ее уходом дверью.

 Вечер

Колокольчик над входной дверью нежно звенит, когда в булочную заходит очередной посетитель.

Рей приветствует Финна улыбкой из-за прилавка, укладывая свежий, еще теплый хлеб в бумажный пакет для дамы в бордовом пальто.

Финн занимает один из трех плетеных столиков. Его спешит обслужить Роуз.

За окнами уже сгустился сумрак, и вдоль улицы зажглись рассеянным желтым светом высокие узорные фонари. В их свете все становится похожим на картинки из детской книжки.

Финн машет ей рукой, когда Роуз ставит на его столик чашку горячего шоколада и тарелку с пирогом со шпинатом — как обычно. Друг без слов показывает рукой на стол: мол, не посидишь со мной? Но Рей лишь с мягкой улыбкой качает головой, и он достает книгу и начинает неспешно листать страницы, потягивая то и дело свой напиток.

Рей по душе, когда кто-то из посетителей остается вечером посидеть прямо в булочной. Для этого и были устроены эти три столика. Просто все так торопятся по домам после работы, что не хватает времени спокойно насладиться местной выпечкой.

А Финн остается иногда. Сидит, всегда один, читает, смотрит в окно, мнет в руках ни в чем не повинные листы, набирая кому-то сообщения. Случается, болтает с ней и Роуз, когда нет покупателей. Особенно любит беззастенчиво прихвастнуть, но Рей на это лишь смеется, и Финн не обижается.

Он уходит за час до закрытия, вслед за Роуз, которой приходится добираться до работы из другой части города. Рей с грустью осматривает опустевшее помещение. Хлеба, пирогов и булочек на полках осталось уже совсем немного.

К закрытию, как обычно, спешат несколько пенсионеров, живущих по соседству, чтобы раскупить остатки со скидкой. Вместе с деньгами они по привычке щедро одаривают ее комплиментами и добрыми пожеланиями.

Закрыв лавочку в девять вечера, Рей ненадолго задерживается под сенью высокого клена. Его покрасневшая вперед всех остальных деревьев на бульваре крона скрывает от нее свет фонаря. И оттого ей кажется, что она попала в какое-то чудесное рыжее облако, соткавшееся вокруг нее, чтобы прогнать прочь холод и ночь.

Мимо еще спешат прохожие: кто-то припозднился с работы, кто-то вышел на вечернюю прогулку. Рей торопится успеть к овощной лавке по соседству с булочной — купить себе ягод и послушать, как продавец распекает власти за битые тротуары, а потом в сырную — за головкой мягкого, с белой плесенью сыра.

Мансарда встречает ее протяжным скрипом двери и куда более тонким и оттого кажущимся детским скрипом половиц.

Она ужинает с ногами на диване. По телевизору показывают старую мелодраму, и, несмотря на то, что главный герой не может остаться с героиней, в финале у Рей остается ощущение чего-то светлого, неуловимого.