Виталий Башун. Пати-Недотёпа
Глава 1
Удобно развалившись на приличной охапке сена, брошенной на дно телеги, я грыз яблоко — сочное, аж лопается — и лениво разглядывал неторопливо проплывающие вверху зеленые облака пышных крон деревьев, образующих парадную колоннаду вдоль лесной дороги. Иногда солнце находило брешь в этом живом, беспокойном ковре и радостно брызгало в глаза золотом игривых лучей. Попутная крестьянская телега, влекомая в даль светлую философски флегматичной кобылой, транспортировала мое тело с крейсерской скоростью, вполовину меньшей, чем у пьяного пешехода-инвалида, в сторону объекта, точнее — субъекта, каковой мне предстояло охранять согласно договору. — Два медяка до Бартура, а там уж тебе, паря, до Сорки шешнацать верст лесом, али ж все двацать, нито и поболе, трактом, — возвестил мне сговорчивый возничий этого роскошного экипажа, когда я напрашивался ему в попутчики. Спешить нужды не было, поскольку пред ясны очи неведомого мага следовало предстать ровно через три дня в полдень — таково было условие, доведенное до моего сведения незнакомым посредником. Денег, выданных на дорожные расходы, вполне хватило бы нанять роскошную карету или, немного добавив, купить лошадь — не ахалтинского скакуна, конечно, но вполне приличную. Однако лошадь, если надо, обычно предоставлял наниматель, иметь свою — лишние хлопоты. Кареты же я просто не любил. Доводилось ездить в этих душных коробках… пару раз… охранником важных персон. Ничего хорошего, скажу я вам. Сиденья, конечно, мягкие. Рессоры опять же новомодные. Однако лежа на духмяном сене в хорошую погоду и дыша полной грудью чистейший воздух, словно венчиком взбитый с насыщенными настоями цветов, травы и листьев — кому как, а мне такое путешествие нравится больше. В карете такое невозможно, да еще когда по бокам, впереди и сзади старательно поднимают облако пыли серьезные до невозможности конные дяди. По моему скромному мнению, а, значит, это неоспоримая истина, суровые дяди на конях — убийцы подлинной романтики. Вместе с учителем я с детских лет прошел пешком, проехал верхом и в экипажах всех типов тысячи верст дорог. Это вполне соответствовало моей непоседливой натуре. Об этом же, кстати, достаточно точно говорило первое в жизни прозвище, данное мне родителями и односельчанами — Шило. Поначалу-то называли длиннее — ШилоВж…пе, но потом земляки, привыкшие экономить на всем, даже на звуках речи, сократили его до Шила. И в самом деле. Спокойно усидеть на месте больше минуты для меня было пыткой неимоверной, не говоря уж про то, чтобы заниматься, как все, монотонной крестьянской работой. Нет, лентяем я не был. Во всяком случае, не больше, чем другие. Могу горы свернуть, однако сворачивать буду только до тех пор, пока это интересно. Родители, у которых мой рот был девятым, частенько печально вздыхали: "Как же ты хлебушко рОстить будешь?". А что поделаешь, если все, какие ни возьми, работы на деревне были однообразными и невыносимо скучными. Немного поковырявшись с порученным делом, я быстро начинал тосковать и сбегал искать более интересного занятия. Меня и драли, и уговаривали, и ужинать не давали, и как только еще не наказывали — все без толку. Шагом я не передвигался практически никогда. Даже с грузом. Только бегом. Самый умный парень в нашей деревне, сын старосты, как-то высказал предположение, что у Шила есть "бежальная кишка", потому он и бегает все время — остановиться не может. Все с таким очевидным выводом согласились и, единственно, посокрушались, что кишку эту никак из Шила не выдрать. В девять лет Шило стал Репеем. Этим прозвищем после нелегкой и непродолжительной борьбы наделил меня учитель — мастер Клапс. В отместку я стал называть его "клопс", считая, что это жутко обидно. Настоящий шок пришлось испытать, когда я узнал, что это даже близко к насекомым не относится, а является и вовсе блюдом гарманской кухни. |
