|
Их сменили два ливрейных лакея, предвестники завтрака; минуту они постояли в молчаливом созерцании, как и положено респектабельным слугам, затем принялись степенно накрывать на стол. Потом заглянула – нет ли тут чего интересного – девчурка лег шести, Энн Шроптон, чадо сэра Уильяма Шроптона и леди Агаты, старшей дочери хозяина дома, пока единственной из четверых молодых Карадоков вступившей в брак. Энн вошла на цыпочках, в надежде захватить врасплох какое-нибудь чудо. На ее круглом личике с вздернутым дерзким носиком сияли ясные, широко распахнутые карие глаза. Полотняное платье, лишь слегка схваченное поясом ниже талии, словно подчеркивало ее полную свободу, и, должно быть, все в жизни казалось ей веселым и забавным. Скоро она и вправду заметила нечто интересное.
– А вон шмель!.. Как по-вашему, Уильям, он приручится, если посадить его в стеклянную коробочку? – Не думаю, мисс Энн. И берегитесь, как бы он вас не ужалил. – Меня не ужалит. – Почему же? – Потому что. – Ну, конечно… раз вы так полагаете… – А когда дедушка велел подать автомобиль? – В девять часов. – Я поеду с ним до самых ворот. – А если он не позволит? – Ну… тогда я все равно поеду. – Вот как? – Я могу с ним ехать до самого Лондона. А тетя Бэбс едет? – Нет, кажется, его светлость едет один. – Вот если бы она поехала, и я бы с ней. Уильям! – Слушаю. – Дядю Юстаса непременно выберут? – А как же иначе? – Как по-вашему, он будет хороший член парламента? – Лорд Милтоун очень умный, мисс Энн. – Правда? – А, по-вашему, разве нет? – А Чарлз как думает? – Спросите его сами. – Уильям! – Слушаю. – Мне не нравится в Лондоне. Мне нравится здесь, и в Кэттоне, и дома очень нравится, и я люблю Пендридни… и… и мне нравится Рэйвеншем. – Я слышал, его светлость собирается по дороге заехать в Рэйвеншем. – Ой! Он увидит прабабушку. Уильям… – А вот и мисс Уоллес. В дверях стояла невзрачная женщина с тусклым, исполненным терпения лицом. – Пойдем, Энн, – сказала она. – Иду… Здравствуйте, Симмонс! – Здравствуйте, мисс Энн! – ответил, входя, дворецкий. – Мне надо идти. – Мы все очень сожалеем. – Ну, конечно. Дверь легонько стукнула, и просторная зала снова погрузилась в деловитую тишину последних приготовлений к трапезе. Но вот четверо хлопотавших у стола слуг разом отступили. Вошел лорд Вэллис. Он шел медленно, не отрывая спокойных серых глаз от газеты, и меж его бровей залегла непривычная складка. У него были жесткие волосы и усы, в которых уже проступала седина, лицо загорелое и все же румяное, мужественное лицо человека, который знает, чего хочет, и довольствуется этим, и вся его фигура, ладная, подтянутая, с отличной выправкой, и посадка головы – все подтверждало, что это человек не то чтобы самодовольный, но вполне довольный своим образом жизни и мыслей; Его манера держаться с очевидностью выдавала ту особенную непринужденность, которой обладают люди, постоянно находящиеся на виду, привыкшие не отказывать себе в жизненных благах и удобствах и свободные от необходимости заботиться о мнении окружающих. |
