Снег в Шереметьеве продолжал валить. Белейший, чистый, крупный…

Черный блестящий «линкольн», переоборудованный в катафалк, увозил бывшего главу совета директоров банка. Семья, родственники и мулла отъезжали вместе с ним.

Через два часа бренным останкам Камала Салахетдинова предстояло отбыть для захоронения на родину, ставшую теперь независимой страной.

Нам тоже пора было уезжать.

Секьюрити, несшие службу снаружи, создали «живой забор», закрыв собой Лукашову и Джамшита.

Преемники Камала Салахетдинова благополучно прошли к машине. Бандиты уже рассаживались по джипам.

Я поймал на себе мимолетный, внешне безразличный взгляд кавказца борцовского вида. Мы уже встречались несколько раз при весьма деликатных обстоятельствах.

Невольно я дотронулся до пистолета под мышкой.

Это был один из боевиков, отвечавший у них за службу безопасности О'Брайена и адвоката Ламма. Он меланхолично, не переставая, жевал.

Подошедший мулла что-то шепнул ему на ухо, не поднимая глаз.

Я догадался:

«Стрельба на сегодня отменена!»

Я сидел у окна в снятой мною небольшой квартирке в Южном Иерусалиме. Смотрел вдаль и чуть вверх.

Прямо передо мной красовалась вершина одного из иерусалимских холмов — Байт ва-Ган.

Ниже по склону двигались дорожно-строительные машины. Там прокладывали новое шоссе.

Стоял теплый зимний день. Чуть мягче обычного. Голубое, без единого облачка, небо. Зеленела трава.

Я вынул из стола бинокль, поднес к глазам. Оптика имела двадцатидвукратное увеличение.

Интересовавшая меня вилла мгновенно возникла в объективе. Я мог запросто коснуться антенны, заглянуть в каждый из многочисленных балконов, балкончиков…

Вилла была по-прежнему пуста.

Ни адвокат Ламм, ни Окунь, ни Ургин — никто из группировки, стоявшей за фирмой «Алькад», так и не появился здесь…

Не приезжал и Пастор, которого, по моим данным, московская железнодорожная милиция на Павелецком отпустила на третий день, и он спокойно выехал за границу.

Сам глава группировки — Отари О'Брайен, скромный российский миллионер и подданный небольшой европейской державы, — тоже пребывал неизвестно где.

Он подолгу не задерживался ни у себя в Бельгии, ни в какой другой стране. И лишь время от времени по одному ему известным мотивам пересекал земной шар в разных направлениях…

«Приедет ли он сюда? И когда?»

При желании я мог воспользоваться его контактным телефоном в Израиле — номер выболтал мне Пастор на нарах в камере милиции Павелецкого…

Но О'Брайену я не позвонил.

Номером телефона воспользовался иным образом.

Я перелопатил двухтомный — свыше тысячи страниц мелким шрифтом — телефонный справочник израильской столицы. У меня мельтешило в глазах от цифр. Но я нашел адрес, по которому был установлен телефон.

Эта вилла на вершине Байт ва-Ган.

«Поведал ли потом Пастор хоть одной живой душе об ошибке, которую он тогда допустил?!»

Я снял квартиру под склоном. На Элиягу Голомб.

Теперь перед окном, у компьютера, я как бы снова занимался газетной работой — писал простенькие рецензии для «Нашего Иерусалима».

Я больше не был вице-президентом крупного столичного банка. Я приехал выполнять частный заказ нового председателя совета директоров Джамшита…

Моей целью была крыша фирмы «Алькад».

В двух маленьких серебряных фигурках-зажимах, прихваченных мною из дома, передо мной лежала рецензия на книгу Уинстона Грэхема «Прогулочная трость», классический английский детективный роман. Я писал этот материал уже несколько дней.

Сегодня я не намерен был особо пахать.