LXVIII

«Старцем», presbytes, он сам себя называет (Флм. 1, 9), но кажется, ему еще нет шестидесяти; только труды, скорби и болезни состарили его до времени. Но духом он все еще молод, и эти последние четыре года, в Римских узах, – может быть, самые молодые, счастливые, за всю его жизнь. Тихое счастье их – как тихий свет вечерний.

«Время моего отшествия уже настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил и теперь готовится мне венец… который даст мне Господь, Судия праведный, в день оный» (II Тим. 4, 7–8). – «Радуемся всегда; зная же, что в теле… мы устранены от Господа… желаем лучше выйти из тела и быть у Господа» (II Кор. 5, 6–8). – «Ибо жизнь для меня – Христос, и смерть – приобретение… так что не знаю, что избрать, – влечет меня и то и другое; хочу разрешиться (освободиться от тела) и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; оставаться же в теле нужнее для вас» (Флп. 1, 21–24).

«Верующий в Меня смерти вовек не увидит», – слово это на Павле исполнится воочию: он, в самом деле, умирая, «смерти не увидит».

«Когда пойдешь (ко мне), – пишет он Тимофею, – принеси мне шубу (phelónen, меховой плащ), оставленную мною в Троаде, у Карпа, и книги, особенно кожаные» (II Тим. 4, 13). Как живо и подлинно это смешение земных мелочей с наступающей вечностью! Может быть, среди этих «кожаных» – пергаментных книг, которые Павел возит с собою повсюду, в бесконечных странствиях, и которые должен привезти ему Тимофей в Рим, находится и та Книга Премудрости Соломоновой, которую Савл читал, отроком, в Тарсе, в тесной и темной улочке Иудейского предместья, в шатрово-обойной мастерской отца, и в которой открылась ему впервые тайна человеческой свободы, Божественной Необходимости – Предопределение, próthesis, – всей жизни его восходящее солнце: «Бог будет все во всем – во всех; все спасутся».

Лучше мехового плаща согреет его от заходящего холода смерти это незакатное солнце.

LXIX

Ясность тихого заката омрачается для него одной только тенью, той самой, что легла на всю его жизнь, – вспыхнувшей снова и здесь, в Риме, как там, в Иерусалиме, Антиохии, Галатии, – везде, всегда, – «великою распрею» с Петром.

«Бóльшая часть братьев… ободрившись узами моими, начала… безбоязненно проповедовать слово Божие. Некоторые, правда, по зависти и любопрению, dià phtónon kai érin, проповедуют… нечисто, желая тем отягчить узы мои… Но что до того? Как бы ни проповедовали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться всегда» (Флп. 1, 14–18).

«Что до того» значит: «мне все равно». Но вопреки наружному спокойствию, негодование, возмущение прорывается у него, может быть, не только за Господа, но и за себя: «Лучше мне умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою», – готов он, может быть, и теперь сказать, в конце служения, так же как в начале (I Кор. 9, 15). «Ибо я недаром подвизался и недаром трудился. Но, если и делаюсь жертвою за жертву (Иисуса)… то радуюсь и сорадуюсь вам всем. Радуйтесь и вы со мною» (Флп. 2, 16–18).

Но, может быть, тайным ядом и эта радость отравлена. «Многие, о которых я уже часто говорил вам, и теперь даже со слезами говорю, поступают, как враги креста Христова» (Флп. 3, 18). Кто эти «враги», если не ученики Петра, а может быть, и сам Петр?

«Берегитесь псов, берегитесь злых делателей» (Флп.