В этой атмосфере полуармейского существования мелочный авторитаризм великого князя в наведении порядка и дисциплины обретал масштабы полного безумия. Одержимый второстепенными заботами, он только и делал, что занимался придирками к выправке своих солдат. Плохо пришитая пуговица на солдатском мундире раздражала его даже больше, чем ошибка, допущенная при изложении метафизической теории. Угнетенные выговорами и наказаниями, его люди жили в перманентном страхе чем-то ему не угодить. «Нельзя без жалости и ужаса видеть все то, что делает великий князь-отец, – писал Федор Ростопчин. – Впечатление такое, что изобретает средства, чтобы заставить ненавидеть себя. Он вбил себе в голову, что его презирают и стараются ему это показать; из-за этого он цепляется ко всему и наказывает без разбора… Малейшее опоздание, малейшее противоречие выводит его из себя, и он как с цепи срывается. Странным в его поведении было и то, что он никогда не исправлял свои ошибки, но продолжал гневаться против тех, кто их допускал. В Гатчине поговаривали о ежедневной жестокости и мелочных придирках». Однажды в присутствии своих сыновей, Александра и Константина, Павел для демонстрации своей принципиальности вынес офицеру за незначительный проступок в особенности жестокое наказание, процитировав его из решения Комитета общественного спасения Франции, и, смеясь, воскликнул: «Вы видите, дети мои, вы видите, что с людьми необходимо обращаться, как с собаками?!» И Александр, и Константин были удивлены его столь суровой строгостью, но не посмели ему что-либо возразить, однако оба подумали, что их бабушка, опасавшаяся за будущее страны, поступила не так уж недальновидно, отделив их от отца.

VI. Чья очередь?

Характер у Павла был такой подозрительный, такой тяжелый, такой непостоянный, что ежедневной заботой его жены было следить за его настроением и время от времени вмешиваться, чтобы избежать неприятностей. Если она и предпринимала усилия к тому, чтобы существование их пары было сносным, то для этого она должна была бороться сразу против разных сил: выходок своего мужа, который подчас грубо обрывал ее, а потом по десять раз на дню просил прощения; против своих сыновей, Александра и Константина, которые до такой степени были подчинены бабушке, что пренебрегали матерью; против Екатерины Нелидовой, которая играла в целомудрие, пользуясь им как неким орудием, разжигая желание великого князя и оставаясь при этом недоступной ему, а также против недавно появившегося среди домочадцев Его Высочества некоего Ивана Кутайсова, по происхождению турка, являвшегося «первым слугой в спальне великого князя». Этот льстец и изворотливый человек, добродушный малый, сначала служил брадобреем, но затем быстро стал доверенным лицом своего господина. Брея его по утрам, он нашептывал ему на ухо кое-какие советы по поводу того, как вести себя с женой и с детьми. Поговаривали даже, что он подыскивал ему фаворитку для того, чтобы излечить его от иссушающего увлечения Екатериной Нелидовой. Однако, несмотря на интриги своей правой руки, Павел продолжал с верностью исполнять свои супружеские обязанности. В то время как русские полки под командованием фельдмаршала Суворова полностью разгромили польских безумцев, а во Франции террор с неумолимой логикой повернулся против тех, кто его развернул, в Гатчине двор великого князя замкнулся в собственном круговороте и жил в ожидании счастливых событий.

7 января 1795 Мария Федоровна родила шестую дочь, Анну. Увы! Семейная радость неделю спустя ознаменовалась горечью тяжелой утраты: пятая дочь, двух с половиной лет, Ольга, внезапно умерла. Ни прибавления, ни убавления.