Девушка невольно бросила взгляд на шкатулку. Почему-то она никому – даже родителям! – не хотела рассказывать о ее содержимом. Саша удивилась, внезапно сообразив, как похожи испытываемые ею чувства на ревность: мое! никому не отдам! никому не покажу!

– Все непонятно, – честно ответила она маме, не желая ни врать, ни говорить правду. – Но я здорова.

Матушка поджала губы, но расспрашивать дальше не стала.

– Каждому разговору – свое время, – согласилась она, отступая – дочь знала это – только для того, чтобы потом вновь вернуться к этой весьма деликатной теме. – Спустишься ли ты к обеду?

Искушение отказаться и продолжить чтение бабушкиного дневника было велико, но девушка ему не поддалась. Она и так нарушила семейное спокойствие – явилась и обрушилась на головы своих родителей внезапно и без предупреждения, как грозовой летний ливень. Не стоило огорчать их еще больше.

Сян Александра Джи поднялась, бросила быстрый взгляд в зеркало – оттуда на нее смотрели глаза, в которых не было ни уверенности, ни покоя, – и последовала за матушкой. Ее ждало очередное испытание: за большой стол в доме своего детства она не садилась уже больше десяти лет.

«Вот так, – подумала она, спускаясь со второго этажа в столовую, – из Сан-Франциско – в Тайбэй. Из нового мира – в старый».

Матушка, излучая спокойную уверенность, подвинула блюдо с фруктами. Как ей удавалось сохранять невозмутимость, когда напряжение в обеденном зале было таким густым, что перехватывало дыхание, девушка не знала.

– Кхм, – наконец откашлялся отец.

Саша едва не поперхнулась от неожиданности – и сразу разозлилась на себя. Ей уже не пятнадцать лет, чтобы каждый раз дергаться при звуке отцовского голоса, ожидая наказания. Это раньше власть хозяина дома казалась ей необъятной, бесконечной, словно зеленые рисовые поля под солнцем, как гора Юйшань, окутанная грозовыми тучами. Теперь она выросла, сама – кирпичик за кирпичиком – выстроила свою жизнь так, как хотела: Сан-Франциско, балет… Ли. Девушка вдруг почувствовала, что ей хочется опустить глаза, – мысли о женихе вызывали внутренний протест и непонятные, мучительные сомнения.

Александра огляделась, пытаясь отвлечься. Взгляд невольно зацепился за все то новое, что появилось в доме за время ее отсутствия: цветастое покрывало на широком диване, низкий журнальный столик на толстых резных ножках, фарфоровую статуэтку улыбчивого божка. Незнакомые вещи, которые доказывали, что даже здесь, в Тайбэе, время не стояло на месте. Возможно, родители ее тоже смягчились – хотя бы немного, девушке было бы довольно и малости.

Наконец, после продолжительного молчания, отец положил свои палочки на маленькую полированную подставку и поджал губы.

– Рада видеть вас, папа, – выдавила Саша, выпрямившись.

– Зачем ты приехала, Сян Джи? – как и всегда, не желая использовать в разговоре русское имя дочери, нахмурился он. – Не ты ли говорила на похоронах твоей бабушки, что не собираешься больше возвращаться в Тайбэй?

«Горькие слова – лекарство, сладкие слова – отрава», – напомнила себе девушка и скривила губы в улыбке.