|
В начале второго года выяснилось, что воспитанники, не работавшие в мастерских или работавшие в них временами, а исполняющие общие и сельскохозяйственные работы, в социально-моральном отношении стоят впереди «мастеровых». Нужно небольшое усилие с нашей стороны, чтобы увидеть: улучшение морального состояния отдельных групп воспитанников происходит параллельно развитию хозяйства и внедрению коллектива в управление этим хозяйством.
Однако вот это самое небольшое усилие было сделать не так легко. Слишком широкая многообразная стихия хозяйства чрезвычайно трудно поддается анализу со стороны своего педагогического значения. Сначала в хозяйстве мы склонны были видеть сельское хозяйство и слепо подчинились тому старому положению, которое утверждает, что природа облагораживает. Это положение было выработано в дворянских гнездах, где природа понималась прежде всего как очень красивое и вылощенное место для прогулок и тургеневских переживаний, писания стихов и размышлений о божьем величии. Природа, которая должна была облагораживать колониста-горьковца, смотрела на него глазами невспаханной земли, зарослей, которые нужно было выполоть, навоза, который нужно было убрать, потом вывезти в поле, потом разобрать, поломанного воза, лошадиной ноги, которую нужно было вылечить. Какое уж тут облагораживание. Невольно мы обратили внимание на действительно здоровый хозяйственно-рабочий тон во время таких событий. Вечером в спальне, после всяких культурных и не очень культурных разговоров, нечаянно вспоминаешь: – Сегодня в городе с колеса скатилась шина. Что это за история? Разнообразные силы колонии немедленно начинают чувствовать обязанность отчитываться. – Я воз осматривал в понедельник и говорив конюхам, чтоб подкатили воз к кузнице, – говорит Калина Иванович, и его трубка корчится в агонии в отставленной возмущенной руке. Гуд поднимается на цыпочки и через головы других горячится: – Мы кузнецам сказали еще раньше, – в субботу сказали. Где-то на горизонте виднеется весьма заинтересованная положением вытянутая физиономия Антона Братченко. Задоров старается предотвратить конфликт и весело бросает: – Да сделаем… Но его перебивает ищущий правды баритон Буруна: – Ну, так что же, что сказали, а шинное железо где? Братченко экстренно мобилизуется и задирает голову – Бурун гораздо выше его: – А вы кому говорили, что у вас шинное железо вышло? – Как кому говорили? Что ж, на всю колонию кричать? Вот именно в этот момент вопрос можно снять с обсуждения, даже обязательно нужно снять. Я говорю Братченко: – Антон, отчего это сегодня у тебя прическа такая сердитая? Но Братченко грозит сложенным вдвое кнутом кому-то в пространство и демонстрирует прекрасного наполнения бас: – Тут не в прическе дело. Без всякого моего участия завтра и послезавтра в хозяйстве, в кузнице, в подкатном сарае произойдет целая куча разговоров, споров, вытаскивания возов, тыканья в нос старым шинным железом, шутливых укоров и серьезных шуток. Колесо, с шиной или без шины, в своем движении захватит множество вопросов, вплоть до самых общих: – Вы тут сидите возле горна, как господа какие. Вам принеси, да у вас спроси. – А что? К вам ходить спрашивать: не нужно ли вам починить чего-нибудь. Мы не цыгане… – Не цыгане. А кто? – Кто? Колонисты… – Колонисты. Вы не знаете, что у вас железа нет. Вам нужно няньку… – Им не няньку, а барина. Барина с палкой… – Кузнецам барина не нужно, это у конюхов барин бывает, у кузнецов не бывает барина… – У таких, как вы, бывает. |
