С этими словами Джоб достал какую-то коробочку, и я, ненадолго отдавшись в его опытные руки, с несказанной радостью увидел, что лицо мое приняло свой первоначальный вид. Правда, радость эта была несколько омрачена утратой локонов. Все же я возблагодарил небо за то, что сей ущерб был нанесен мне уже после того, как Эллен приняла мое предложение. Впрочем, поклонник, всецело преданный одной женщине, и не должен обладать губительной для других представительниц этого пола внешностью: прекрасный пол всегда заслуживает нашего сострадания.

Когда мой туалет был закончен, мы с Джонсоном отправились к следователю. Джоб стал дожидаться на углу, а я вошел в дом:

Мне дали в подмогу грозного мистера ***, если помните, — того, с физиономией как тутовая ягода. Мы с ним уселись в наемный экипаж; Джоб взгромоздился на козлы, и все мы отправились на квартиру Джонсона.

— Сдается мне, сэр, — молвил мистер ***, взглянув на обладателя двух добродетелей, — что я имел уже удовольствие видеть этого джентльмена.

— Весьма вероятно, — сказал я. — Это очень известный в городе молодой человек.

После того как мы благополучно водворили Доусона (он держался спокойнее и даже мужественнее, чем я рассчитывал) в экипаж, Джоб попросил меня зайти с ним в маленькую приемную. Я написал ему чек на сто фунтов, хотя тогда это означало для меня выпустить из своих жил последнюю каплю крови, и дал слово, что, если показания Доусона приведут к вожделенной развязке дела, в чем можно было уже не сомневаться, ежегодная пенсия будет выплачиваться ему, как он пожелает. После этого мы дружески распрощались.

— Прощайте, сэр! — сказал Джоб. — Я отправляюсь в новый мир — мир честных людей.

— Если так, — сказал я, — то мы действительно по-настоящему прощаемся, ибо на этом свете нам уже не свидеться!

Мы возвратились на *** стрит. Когда я выходил из экипажа, какая-то женщина, с головы до ног закутанная в плащ, стремительно бросилась ко мне и схватила меня за руку.

— Ради бога, — быстро произнесла она тихим голосом, — отойдем в сторону, я задержу вас только на минутку!

Оставив Доусона только на попечении агента, я исполнил ее желание. Мы отошли на несколько шагов, и женщина остановилась. Хотя лицо ее было совсем закрыто вуалью, я безошибочно узнал голос и фигуру.

— Гленвил, — сказала она в страшном волнении, — сэр Реджиналд Гленвил, он действительно в опасности, скажите?

Голос ее оборвался, она не в силах была говорить.

— Надеюсь, что нет! — ответил я, делая вид, будто не узнал говорившую.

— Надеетесь, что нет! — повторила она. — И это все! — Тут страстное чувство влюбленной женщины возобладало надо всем, она схватила меня за руку и сказала: — О мистер Пелэм, сжальтесь надо мною, скажите мне, он все еще во власти этого негодяя Торнтона? От меня скрывать нечего, я знаю всю эту ужасную историю.

— Успокойтесь, милая, дорогая леди Розвил, — ласково произнес я, — не стоит больше притворяться, будто я не узнаю вас. Гленвилу ничего не грозит. Я привез свидетеля, чьи показания его вполне оправдают.

— Да благословит, да благословит вас бог! — произнесла леди Розвил, разражаясь слезами. Впрочем, она тотчас же осушила их, и, вновь обретя достоинство, которого никогда не потеряет надолго женщина благородная и воспитанная, она молвила с гордостью, в которой все же сквозила горечь:

— Сюда привело меня не обычное побуждение, не то, что вы мне, возможно, приписываете: сэр Реджиналд может быть для меня теперь только другом, но из всех моих друзей — самым близким и дорогим.