— Не делайте из мухи слона, товарищ Подгурский. Это называется: банкротство мелкого буржуа.

Они пили водку большими стопками. Кристина заставила весь стол закусками. Чего тут только не было: и селедка в масле, и холодное мясо, и яйца под майонезом, какой-то пестрый весенний салат, ранняя редиска и на выбор два соуса к мясу — татарский и чемберлен.

— Вот это я понимаю, — сказал Хелмицкий.

Оба проголодались и с жадностью набросились на еду. Кроме закусок, они заказали горячее: Косецкий — натуральный бифштекс, а Хелмицкий — шницель по-венски, но тут же передумал и выбрал в меню антрекот из индейки.

— Анджей, а как насчет вина к мясу?

Анджею было все равно. Он жевал грудинку, спеша утолить голод.

— Как хочешь.

Хелмицкий заказал бутылку настоящего бордо. Когда Кристина отошла от стола, он проводил ее взглядом.

— Глянь-ка, — подтолкнул он Анджея, — какие ножки! Первый сорт! Выпьем?

Водка была холодная, прямо со льда. Графин запотел и покрылся мелкими серебристыми капельками. Хелмицкий опять наполнил стопки.

— Анджей!

Тот машинально опрокинул стопку и продолжал молча есть.

— Помнишь, как мы о свиных отбивных мечтали?

Анджей улыбнулся.

— Ага!

— А жареного гуся у Вильги помнишь?

— У Вильги? Постой, когда это было?

— Неужели не помнишь? Когда мы вернулись с учений.

— Веской сорок четвертого? Помню. Ты еще тогда здорово нализался.

— А ты? Все мы тогда на четвереньках ползали.

Анджей оживился.

— Постой, кажется, в ту ночь, выйдя от Вильги, мы отправились к Ганочке?

— Здорово было, а? Помнишь, мы как ни в чем не бывало протопали по Жолибожу. Это ты придумал.

— Я?

— А то кто же? Ты и Вильга. По дороге, на площади Вильсона, вы с ней устроили представление. И ржали, как лошади. Знаешь, нам тогда чертовски повезло, ведь нас за милую душу мог любой патруль сцапать. А помнишь, как на нас Ганочка накинулась, когда мы заявились на Дзенникарскую?

Анджей задумался.

— Бедная Ганочка.

— Девчонка была что надо.

— Где она погибла, на Мокотове?

— Нет, где-то в центре, кажется, на Кручей. Вильги тоже нет в живых. Сколько нас тогда было?

— У Вильги? Постой, нас двое, Сташек Кособудский…

— Кшистоф.

— Точно. Пять человек.

— А уцелели только мы с тобой.

— Точно.

Анджей налил водки.

— Давай по этому случаю выпьем за наше здоровье. Знаешь что, Анджей?

— Ну?

— А все-таки, как ни туго нам тогда приходилось, хорошее было время.

— Ты думаешь?

— А нет? Жизнь-то была на все сто! А ребята какие! Скажи сам, встречал ты когда-нибудь потом столько мировых парней и девчат? А какая беззаветная преданность делу!

— Ну и что? Почти все погибли.

— Это совсем другое. А время было хорошее. Выпьем?

Анджей отодвинул стопку.

— Постой. Прежде всего мы сами были другие.

— Просто моложе были.

— Нет, не только. Мы знали, чего хотим.

— Допустим.

— И знали, чего от нас хотят.

— Тоже Америку открыл! Ясно, чего они хотели. Чтобы мы на смерть шли. И теперь хотят того же. Ну и порядок. Нам небось это не впервой.

Анджей сдвинул брови.

— Не хорохорься.

— Это я-то хорохорюсь?

— Конечно. Умереть — нехитрое дело.

— Смотря как.

— Все равно. Это мы всегда сумеем.

— А разве этого мало?

— Бесперспективно.